Человек может

Никто не знал, чья это проделка, но подозревали Валентина Николаевича. Он был чуть ли не единственным человеком в редакции, который весело рассмеялся, когда прочел эти стихи, и тут же заметил:

— Справедливо сказано.

Александрова в этот день пришла в редакцию позже, и к ее приходу карикатуру уже сняли.

Ее спрятала в свой стол технический секретарь редакции Лида, молодая женщина, известная тем, что за несколько минут могла разрушить репутацию, складывавшуюся годами.

В этот день Лида словно похорошела, как бывало с ней всегда, когда она узнавала какую-нибудь сногсшибательную новость. Она отозвала Александрову в сторону и зашептала.

— Такой ужас… Вы уже слышали?..

— Нет, — ответила Александрова резко и неприязненно.

— Такой ужас… Неизвестно, кто это нарисовал, но вся редакция уже знает… На вас карикатура.

— Какая карикатура?

— Вот она… Такой ужас…

— Похоже изобразили, — надев очки и снова снимая их, сказала Александрова. И молча ушла.

Когда Лена увидела вывешенную «на заборе» карикатуру на Александрову, она покраснела и втянула голову в плечи. За несколько дней до этого Валентин Николаевич прочел ей стихи, которые сейчас были подписаны под карикатурой.

Вот уже третью неделю Лена работала в отделе культуры.

Перед тем как Лену перевели в новый отдел, ее вызвал к себе редактор.

— Вам интересно работать в отделе писем? — спросил он.

— Интересно, — ответила Лена. — Только хотелось бы почаще получать задания… Ну, писать в газету…

— А стихов вы больше не пишете?

Лена замялась.

— Ну ладно, я вижу — вы человек неисправимый. Но посмотрим, как вам удастся писать стихи под руководством Александровой. Мы решили перевести вас в другой отдел, где у вас будут бо́льшие возможности для творческой работы.

Лене казалось, что улыбка, с какой разговаривала с ней Александрова, когда Лена пришла в отдел, была натянутой и неестественной.

Первое задание, которое она получила, было изложено Александровой подчеркнуто терпеливо, длинно и подробно. Нужно было написать репортаж о молодой, талантливой певице оперного театра Кобызевой под названием «Поет Кобызева». Следовало кратко рассказать о том, как Кобызева из самодеятельного кружка попала в консерваторию, как она училась у выдающихся мастеров, с каким волнением исполняла свою первую большую роль.

Лене Кобызева не понравилась. Певица встретила ее не то чтобы враждебно, но очень холодно, предложила прийти в другой раз, а когда Лена пришла снова, Кобызева посоветовала:

— Все это уже было написано в местной вечерней газете. Вы посмотрите и возьмите то, что вам нужно. А я ничего другого рассказать не могу.

Как непохожа была эта девушка с тусклыми безразличными глазами, с ломким, глухим голосом на ту очаровательную красавицу, на веселую, задорную Наталку-Полтавку, какую Лена видела на сцене.

Лена никак не могла придумать первой фразы своего репортажа.

«Когда раздвинулся занавес…» Она зачеркнула.

«Когда Антонина Кобызева еще училась в школе…» Она снова зачеркнула.

Так она перепробовала с десяток вариантов и закончила тем, что написала: «Большим успехом пользуется у зрителей молодая певица Антонина Кобызева…»

Александрова прочла материал, сняла очки и, не глядя на Лену, сказала:

— Очень сухо и не очень грамотно. О певице, в частности, следует говорить «партия», а не роль. И вообще, после такого репортажа зрителям не захочется слушать эту певицу. А ведь у нее замечательный голос, и, быть может, со временем она станет славой нашей оперной сцены…

— Мне она не нравится, — неожиданно для самой себя сказала Лена.

— Вот оно что! — Александрова посмотрела на нее весьма критически. — А почему вы сразу не сказали об этом?

— Потому что… потому что это уже после знакомства.

— Что же… Вы получите другое задание, — решила Александрова…

— Как вам работается на новом месте? — спросил Лену при встрече Григорий Леонтьевич.

— Ничего, — довольно неопределенно ответила Лена.

— Вы, Елена Васильевна, — сказал Григорий Леонтьевич с неожиданной теплотой, — будете еще работать в разных отделах редакции. Может быть, со временем вы станете и ответственным редактором. Но где бы вы ни работали, в конце концов вы поймете, что главное в любой советской газете — отдел писем, что нигде и ни в чем не проявляются так ярко, так интересно особенности нашей демократии, как в работе этого отдела…

Лена не решилась сказать ему, что очень жалеет о том, что перешла в другой отдел.

В конце рабочего дня Александрова спросила:

— Вы домой?

— Да, — нерешительно ответила Лена.

— Подождите меня — пойдем вместе.

Валентин Николаевич, когда увидел, что Лена спускается по лестнице вместе с Александровой, понимающе улыбнулся, с преувеличенным сочувствием закивал головой и ушел.

Но Алексей, как всегда, встретил Лену у выхода из редакции, и ей пришлось познакомить его с заведующей отделом.

— Вязмитин? — подняла брови Александрова. — Уж не тот ли, о котором была ваша статья в газете? — обратилась она к Лене.

— Да, — сказала Лена.

— И вы что, давно знакомы?

У Левы что-то подкатило к горлу.