Человек может

Их прервал приход монтажника Хейло. Он сравнительно недавно работал на стройке, дома у Петра Афанасьевича не был ни разу, и его появление в половине двенадцатого ночи было странным и свидетельствовало о какой-то срочной надобности.

Хейло снял у порога свою маленькую круглую мышиного цвета кепку, и Петр Афанасьевич заметил, как странно изменилось его худощавое лицо. Он еще, пожалуй, никогда не видел Хейло без шапки. Голова этого человека лет двадцати пяти, от силы — тридцати, была совершенно лысой, без малейшего следа волос.

— Мне поговорить с вами надо, — обратился Хейло к Петру Афанасьевичу. — Может, выйдем?

— Я как раз чай кипятить собиралась, — покраснела и посмотрела искоса на гостя Клава. — Если такой секрет — можете тут.

И ушла на кухню. Хейло помолчал, выждал, пока закрылась дверь, затем спросил:

— Можете вы мне дать слово… что я расскажу вам одно дело… А вы — никому не скажете?.. — Хейло смешался. — То есть, скажете… но не про то, что это я рассказал…

Он выжидающе посмотрел на Петра Афанасьевича, но не в глаза, а в рот.

— Нет, — твердо ответил Петр Афанасьевич. — Не дам такого слова. Я как-никак коммунист, партгрупорг, а не поп. Хочешь — говори. Нет — само раскроется.

— Ну, как хотите, — обиженно протянул гость. Встал, надел кепку. — Значит — не сошлись. Я к вам со всей душой, а вы…

Он направился к двери, но у порога остановился, вернулся к Петру Афанасьевичу.

— Ладно. Пусть будет что будет.

Рассказ Хейло содержал так много неожиданного, что Петр Афанасьевич был совершенно огорошен. Хейло мялся, почти к каждому слову добавлял «этот» и «как его», сбивался в сторону. Он рассказывал о том, что Павел и члены его бригады на стройке «только маскируются», что Хейло сам видел, как они в мастерских под руководством Сорокина готовили какие-то инструменты, чтобы открывать сейфы, разговаривали об этом, что Павел, как узнал об этом он, Хейло, уже сидел в тюрьме и взял в свою бригаду татарина этого… Гибайдулина, бывшего бандита, тоже вышел из тюрьмы, сидел вместе с Павлом.

— Что он сидел, это я знаю, — ответил Петр Афанасьевич. — И что Гибайдулина взял — тоже знаю. Но вот, что сейчас он такими делами занимается — этому поверить я не могу…

Вошла Клава.

— Кончились секреты? — улыбнулась она недовольно. — Чай пить будете?

— Нет, я пойду уже. — Хейло встал и надел шапку. Лицо его сразу неузнаваемо изменилось. — Я, конечно, говорю только то, что сам видел и слышал… Подозрительно это, — добавил он. — Но раз вы теперь в курсе дела — так решайте, как быть. До свидания.

— До свидания, — не слишком сердечно ответил Петр Афанасьевич.

Когда Хейло ушел, Петр Афанасьевич подошел к двери Павла, подергал ее, удержал готовое сорваться грубое слово, вышел на улицу, сел на ступеньке перед домом, закурил.

Тихи ночные пыльные дороги. Придорожные деревья, чуть шелестя листвой, плывут в насыщенном сочными запахами воздухе — упругом и густом.

Павел шел со станции, легко взмахивая, словно загребая, руками. Ему казалось, что его несут над землей теплые волны.

На ступеньке перед домом сидел Петр Афанасьевич. Он опустил голову на руки и, казалось, дремал.

— Петр Афанасьевич, — негромко позвал Павел.

Петр Афанасьевич поднял голову, медленно встал.

— Гуляешь все, — сказал он с угрозой. — Ты почему сегодня на работе не был?

Павел подал Петру Афанасьевичу свернутый в трубку аттестат зрелости. Петр Афанасьевич подошел поближе к фонарю, развернул лист. Лицо его разгладилось.

— Сдюжил все-таки, — сказал он. — Хорошо.

Он помолчал, сворачивая лист. Затем снова развернул его, прочел вслух отметки.

— Я вот уже давно узнать хотел — почему эта штука «аттестатом зрелости» называется? — спросил он вдруг. — При чем тут зрелость-то?

— Не знаю, — задумался Павел.

— Что же ты не спросил, когда получал?

— Да как-то не сообразил.

— Странные эти ученые названия… Зрелость… Или еще кандидат… А куда он кандидат, к чему кандидат — так и не поймешь… Но ты все-таки ответь: почему это все у тебя — молчком?

— Боялся, — прямо ответил Павел. — Похвастаюсь, а потом не выдержу.

— Гм… Оно, может, и правильно… Так и я, когда в техникум поступал… — Он снова помолчал. — А теперь скажи мне, что это за инструменты для сейфов вы в мастерских готовили?

— Да это Сорокин все новые приспособления изобретает, чтоб таскать было полегче… Петр Афанасьевич, — горячо сказал Павел, — послушай, ведь какой умный парень. Инженер ведь! А работает монтажником. Помочь бы ему как-нибудь.

— Думал я об этом. Попробуем что-нибудь сделать. Только больно уж он ненадежный. Так и ждешь от него каждую минуту, что он сейчас что-нибудь такое отколет, что только ахнешь. Знаешь, что он сегодня сделал?

— А что? — с тревогой спросил Павел.

— Да вот перед самым компрессорным цехом среди бела дня уселся… А напротив какая-то женщина остановилась, говорит ему: бесстыдник ты такой-сякой, а он ей: у меня, тетушка, живот болит, дальше не добегу. Ну и целый скандал.

— Опять он сливы ел, — сказал Павел с искренним огорчением.

— А где эти инструменты, что вы готовили?

— Да там же, в мастерских.

— Пошли сейчас в мастерские.

— Зачем это?

— Узнаешь.