Человек-пистолет, или Ком

— Кричи, кричи… — вздохнул он понимающе. — Еще не так закричишь… Я предупреждал. Ничего. Скоро ОНИ нас вообще в порошок сотрут. Так нам, дуракам, и надо: раз мы не способны объединиться между собой в борьбе за выживание. Я сегодня ночью специально думал об этом, — сообщил он. — И если объективно, без эмоций разобраться, может, мы действительно низшие, а?.. Пас вот давят, а мы только кричим да друг друга грызем. Мало нам было триста лет татаро-монгольского ига. Нам еще надо триста лет другого. Они себе уже и срок наметили, к которому, значит, осуществят полное свое мировое господство. Ровно через четырнадцать лет, между прочим… Они своих намерений даже и не скрывают. Они объединились под своей идеей раз и навсегда, и это настоящее объединение, настоящее сообщество! Вот признак высших!.. А мы? Мы если и начинаем объединяться, то всякий раз вместо сообщества получается самое дикое стадо. Я специально думал об этом. Я могу привести тебе огромное количество исторических фактов, когда мы, славяне несчастные…

«Нет, с ним бесполезно советоваться, — подумал я. — Ничего умного все равно не скажет. Только изнасилует своими Карманными философиями…»

— Мы, со своей недоразвитостью, со стороны, наверно, напоминаем обезьян! — продолжал Сэшеа. — Обезьян, когда те берутся подражать людям и любое осмысленное и полезное человеческое действие превращают в дикое и бессмысленное кривлянье…

«Вот с этой-то точки зрения ты бы сам и взглянул на все собственные рассуждения!» — подумал я, но вслух, конечно, этого не сказал, а молча отошел прочь и еще острее почувствовал свое отчаянное одиночество посреди настигшей меня беды и неизвестности…

(…А о том, что вид у меня из рук вон, я мог догадаться еще и потому, что, как Оленьке ни хотелось со мной переговорить, она так и не решилась, наученная прошлым горьким опытом…)

Я ходил взад-вперед и, как идиот, тупо повторял про себя на все лады одно и то же привязавшееся: «Завтра будет лучше, чем вчера. Лучше, чем вчера. Птица счастья, выбери меня!..»

«Дня» — «звеня»… «Палка» — «скалка»… «Вчера»— «меня»… «Палка» — «селедка»… Но это не имело отношения к делу.

В конце рабочего дня позвонил Валерий.

— Слушай, старик, мы вчера, кажется, здорово перепились, а? — начал он осторожно. — Как у тебя самочувствие?

— Отлично, — ответил я. — А как твое самочувствие?

— Как тебе сказать… Ты честно мне скажи: вы меня вчера не били?

— Нет… А почему ты спрашиваешь?

— Как тебе сказать… Голова, понимаешь ты, у меня… легкой степени сотрясение мозга… А чем у нас вчера дело кончилось?

— А чем оно начиналось, ты помнишь? — еще осторожнее спросил я, пытаясь понять, что стоит за этой новостью о его сотрясении мозга. В другое время она бы меня только порадовала, но сейчас, напротив, очень неприятно насторожила. — А ты не врешь? — спросил я на всякий случай.

— Насчет чего? — удивился Валерий. — Ну, вообще…

— Ну, ты и скотина! Сколько я для тебя сделал, а ты так!.. Я давно понял, что друг ты хреновый! Тебя бы вот так по башке, — обиделся он.

— Ладно, не обижайся… Так как, говоришь, тебя угораздило?

— Если бы я помнил! — вздохнул Валерий. — У меня сейчас вместо мозгов какой-то понос в голове. Полное забвение обстоятельств… Очнулся, понимаешь, сегодня едва живой где-то за «Текстилями», почти у Кольцевой…

— За «Текстильщиками»?! — вырвалось у меня.

— Весь, понимаешь, грязный, мокрый, голова трещит, тошнит, ничего не помню…

(Впрочем, я и раньше замечал, что Валерий на следующий день после пьянки не может вспомнить вчерашних подробностей…)

— Но что-нибудь ты помнишь? — поинтересовался я.

— Да так… Бред какой-то… — замялся он. — Что-то мрачное… Вероятно, следы странного вчерашнего разговора с Комом все-таки остались в его памяти и неприятные догадки мучили его, но он хотел сначала услышать, что расскажу я, и либо получить подтверждение своим догадкам, либо нет. В таком случае ничего об этом не говорить, чтобы не ставить себя передо мной в нелепое положение. Я же, со своей стороны тоже не торопился обсуждать с ним эту тему. Во-первых, потому, что говорил с работы, а во-вторых (и это главное), потому, что уже просто боялся каким-то неосторожным словом ухудшить ситуацию: во всём мне мерещились подвохи, новая игра и злой умысел против меня…

— Помню, — пробормотал Валерий, — было вначале какое-то антиалкогольное занудство твоего друга… Потом говорили о женщинах и о политике… Верно?

— Может быть, — сказал я. — О чем всегда разговоры? Либо о женщинах, либо о политике.

— Это точно. Черт бы их подрал!.. А потом вы меня, значит, не били?..

— Потом я спать пошел, — сказал я. — А вы еще остались трепаться.

— Да, может быть… А о чем же мы с ним могли трепаться?

— Откуда мне знать?

— А мне кажется, что мы пошли куда-то, — сказал Валерий.

— Куда же вы пошли? — насторожился я.

— Куда-то пошли… Слушай, а может, я с ним подрался?

— Откуда мне знать, с кем ты подрался? Валерий расстроено вздохнул.

— О чем же мы с ним могли трепаться? Мрачные догадки не давали ему покоя.

— Ну так о чем же? — подзуживал его я.