Человек разговаривает с ветром

Сказал и смутился. Он всегда смущался, когда начинал говорить чуть торжественно.

— Так что же ты предлагаешь? — нахмурился командир корабля.

— Посоветоваться с коммунистами. Давайте их соберем.

Кашеваров отозвался не сразу.

— Добро, — сдержанно сказал он, вставая. — А это, — он кивнул на шифровку, — это я все-таки отправлю…

Вечером состоялось партийное собрание. Кашеваров ничего не утаил от коммунистов: ни того, что авария может произойти в любую минуту, — льды стиснут корабль еще сильнее и раздавят его, точно яичную скорлупу; ни того, что предотвратить это практически невозможно.

— Я не хотел, чтобы кто-нибудь на корабле узнал об этом, — откровенно сознался он. — Чем меньше знающих, тем больше порядка.

И вот тут коммунисты — а это были не только офицеры, но и матросы, старшины — впервые открыто не согласились со своим командиром. Кашеварову пришлось выслушать горькие, хотя и вежливо высказанные упреки. Моряки говорили о том, что у старшего лейтенанта нет никаких оснований подозревать их в трусости; что судьба корабля так же небезразлична любому на «Богатыре», как Кашеварову; о том, что не таковский народ на «Богатыре», чтобы дрогнуть в час испытаний…

И еще пять дней прошло после этого.

Коммунисты не зря говорили тогда, что обеспечат порядок, чего бы это ни стоило. Служба на «Богатыре» шла так, будто все было не в море, за сотни миль от базы, близ пустынного берега, а где-то у стенки, на виду у большого портового города. В положенные часы менялись вахтенные, в положенные часы сигналы звали на обед или укладывали в койки, в положенные часы начинались и кончались занятия в боевых частях.

А пурга ревела, особенно ночью, своим трубным, жестоким голосом. И росли ряды торосов. И ширилось, на глазах ширилось теперь уже необозримое, почти до горизонта, ледяное поле. И все дальше отодвигалась чистая вода — заветная мечта моряков…

Нет, Большая земля не забывала о крохотном посыльном суденышке, затерявшемся где-то чуть ли не у Полярного круга. Каждый день главная база в определенное время вызывала маломощную рацию «Богатыря» и расспрашивала, как идут дела, в чем экипаж нуждается, Нет ли больных, нет ли обмороженных. И каждый день командование требовало от Кашеварова самых точных и обстоятельных сведений: усиливается ли натиск льдов, как ведет себя корабль?

Кашеваров был молодым моряком: тот год был его первым командирским плаванием, да и Рекемчук не имел еще настоящего опыта. Но теперь, к исходу пятых суток, даже совсем неопытный человек пришел бы к убеждению, что дело идет к развязке: еще один хороший нажим льдов — и «Богатырь» пойдет ко дну…

И тогда главная база передала лаконичный приказ: немедленно эвакуировать на берег весь личный состав. На корабле оставить только самый минимум людей, необходимых для ухода за основными механизмами. Но и они должны будут покинуть корабль, как только угроза сжатия увеличится.

— Кого, командир, оставим? — взволнованно спросил Рекемчук, входя через час в каюту Кашеварова. — Я хочу, чтобы со мной остались…

— Погоди, погоди, — удивился Кашеваров, — это почему же «с тобой»? Кто тебе сказал, что ты останешься на «Богатыре»? Как известно, командир покидает корабль последним.

Рекемчук опустил голову:

— Я прошу разрешения, товарищ старший лейтенант…

— А я не разрешаю, товарищ старший лейтенант! — возразил Кашеваров.

— Алеша, у тебя жена, ребенок, — тихо произнес Рекемчук. — А я холостой, одинокий.

— Откуда ты взял, что мы чем-то будем рисковать? — Кашеваров задумчиво покачал головой. — Нет, милый. Будет так, как я решил. Ты с личным составом отправишься на берег и возглавишь транспортировку в базу.

Наверное, они долго препирались бы вот так, и не потому, что на «Богатыре» была невысокая дисциплина, а просто потому, что они стали друзьями еще в училище, даже нет, раньше — со школьной скамьи, и это была чистая случайность, что один попал к другому в подчинение. Но тут постучали, и в каюту торопливо шагнул лейтенант Ткачев:

— Ага, это очень хорошо, что и вы здесь, — сказал он с порога, увидев Рекемчука. — Товарищ командир корабля…

— Товарищ лейтенант, что это за обращение? — с неожиданной резкостью оборвал его Кашеваров. — Или уставы уже отменены?

Ткачев вспыхнул:

— Виноват, товарищ старший лейтенант… Разрешите обратиться?

— Ну-ну, доктор, что у вас? — улыбнулся Кашеваров.

— Помощник командира приказывает мне эвакуироваться с личным составом, — обиженно произнес лейтенант. — А я не могу, не имею права. Меня учили, что медик там, где истинная опасность.

Кашеваров отозвался не сразу.

— Медик там, где в нем нуждаются, — сказал он наконец. — И вы, лейтенант, отправитесь на берег вместе со всеми. — Он положил руку на плечо Ткачеву. — Доктор, милый, ты же сам говорил, что Раиса приедет…

— Товарищ командир… — снова вспыхнул Ткачев, и голос его по-мальчишески дрогнул. — Я за это время столько передумал!..