Человек с тающим лицом

– С Катей виделся, созванивался? – нарушил молчание Костя.

Видимо, он просто хотел заговорить и спросил первое, что пришло ему на ум. Стандартные дежурные вопросы «о ком-то», чтобы не молчать.

– С чего бы мне с ней видеться… и созваниваться тоже, – ответил я.

Друг посмотрел на меня и его губы растянулись в горькой ухмылке, тоже в общем-то дежурной.

– Ясно.

Он потупился в сторону. Казалось хотел что-то добавить.

– Ты считаешь так лучше? – наконец решился он.

– Да, – ответил я, разглядывая кострубатый куст возле себя.

Вокруг не было ни души, ветер приятно обдувал непокрытые руки, пиво еще не заканчивалось, и я почувствовал уют. Проблемы, из-за которых я сегодня встретился с другом, отодвинулись на задний план и я ощутил интерес к беседе. Главной причиной было то, что я хотел говорить о Кате, хоть и не признавался себе в этом.

– Конечно же, в чем-то и хуже, – продолжал я. – Но если посмотреть в общем, то плюсов больше… С ней было очень сложно.

– С барышнями всегда так, – сказал Костя.

– Да, всегда есть какие-то проблемы, но у нее были такие заскоки, которые я уже просто не мог переваривать.

– Ты говорил об этом, – кивнул друг.

– Да, это… это просто капец.

Я не рассказывал ему о конкретных примерах, всегда говорил обобщенно. И дело не только в том, что я не люблю делиться деталями отношений, разве что смешными или обычными историями, если они к месту и красиво звучат. Просто все оттенки этих странных ситуаций сложно обличить в слова, передать их должным образом, потому что они никак не соотносятся с моими моделями мышления. К тому же эти заскоки были действительно идиотскими, и пытаясь рассказать об этом, я сам чувствовал себя дураком, словно соучастником этого идиотизма. А от него хотелось отречься и зачеркнуть, выписать ярлык «ненормально» и не докапываться глубже.

Но вдруг я стал говорить, будто на автомате, без предварительного решения:

– Я наведу тебе пару примеров, чтоб ты понимал… э-э… насколько все серьезно.

Костя посмотрел на меня в ожидании, но также в лице его читалась снисходительность. Видимо, он считал, что услышит набор стандартных проблем совместной жизни.

– Вот когда мы список составляли… продуктов. Обычно их составлял я, а она рекомендовала, что писать. И я иногда делал ошибки, чиркал, а еще любил наводить буквы. А ее это бесило. Притом не так, типа «Блин, ну ты как всегда», а – нет, она действительно расстраивалась и говорила, чтобы я писал список заново. Я разумеется артачился и начинался скандал… По любому поводу на помощь ей подтягивались прошлые обиды.

Я замолчал на несколько секунд, собирая воспоминания, и при этом оценил вызванный эффект – во взгляде друга больше не было снисходительности.

– Да ее могло вогнать в депрессию, что я дотронулся до ее вещей грязными руками, – продолжал я.

Трудно было достать и втиснуть в рамки слов первое воспоминание, но теперь они хлынули потоком, цепляясь одно за другое.

– Притом руки не в грязи, а просто пришел с работы и не успел помыть их после кнопок лифта и поручней метро, которые мацают все… Ну не в депрессию конечно, она всегда быстро отходила, но в тот момент это для нее вдруг становилось таким важным. – Я покачал головой. – Такая вот педантичность, хотя в некоторых вопросах она была даже не аккуратной. Вот, например, пыль никогда не протирала. И ее вещь какая-то могла быть уже не новой, и не первой свежести, но все равно ее нельзя было трогать руками, ты представляешь? Такая вот педантичность вместе с таким неряшеством в одном флаконе.

Да… – задумчиво сказал Костя. – Блин, а я то думал, что первый признак педантичности у барышень – это постоянно вытирать пыль.

Он засмеялся.

– Та у них всегда все по-разному, – ответил я. – И ты понимаешь, если у нее сейчас такие заскоки, то что будет в сорок лет? Обычно с возрастом лучше не становится.

Я замолчал и сперва почувствовал облегчение от того, что сумел все-таки поделиться. Но тут же последовало разочарование, поскольку мои мысли, вслед за высказанными ситуациями, стали заполнять оттенки и частности, широкий багаж контекста. И все это просто не способно преобразоваться в слова, а я лишь передал наброски проблемы.

Некоторое время мы молча пили пиво. Костя достал из кармана пачку соленого арахиса, раскрыл и начал жевать. Предложил мне, я отказался. Я ощутил какую-то скованность по рукам и ногам.

– А что там на других записях? – спросил он.

– Не понял.

– Там же ж были другие записи на дисках. Ты не досказал, что там снято.

– А… та на самом деле ничего особенного, все в том же духе, – ответил я.

Вранье! Там периодически появлялся человек с плавящимся лицом, мелькал красный плащ. Но сами записи действительно не отличались от остальных.

– По-моему, четыре сьемки, – продолжал я. – Одна велась с окна подъезда утром и вечером, когда я шел на работу и возвращался домой. Потом одна где-то возле базара, я там просто проходил мимо. Короткие записи, просто слежка. – Я запнулся от того, с какой легкостью это произнес.

– На одной есть даже мы с тобой! – Я сделал вид, будто только что об этом вспомнил.