После этого сна, который пригрезился мне около четырех часов утра, мне так и не удалось заснуть. Периодически я погружался в бредовую полудрему, когда вялые размышления сливались сонливыми образами, предаваясь странному, местами судорожному танцу, но тут же просыпался, словно сам себя отдергивая, заставляя бодрствовать. И все время держал нож у себя на груди под одеялом, крепко сжимая рукоятку. Пальцы потели и скользили по полированному дереву, но я и не думал его выпускать.
Незадолго до подъема я задремал крепче прежнего и мне казалось, что человек с тающим лицом снова склоняется надо мной. Его отвратительный лик, сереющий на черном фоне ночи, становился огромным и вытягивался куда-то вдаль, а вокруг его обрамляли темные формы, самоповторяющиеся до бесконечности. В перерывах между этим образом бликами, словно призрачным светом, выхватывались воспоминания и ожившие мысли. Накладывались друг на друга, наслаивались, порождая друг друга. Нарывающий глумливый поток грязи из колодца памяти.
Я открыл воспаленные глаза и почувствовал дикую слабость в руках, которые хотели сжать рукоятку ножа. За окном уже вставало солнце и я медленно поднялся с кровати. Потушив наконец свет я уже не стал ложиться, а принялся вяло собираться на работу.
Сегодня мне даже кофе не помог. Целый день мое состояние смахивало на тяжелое похмелье, но только с физической стороны. А мозг, вместо того, чтобы погружаться в отупелый полусон, временами спасительный для психики, вязнул в болоте темных мыслей, которые, словно те темные формы из сна, бесконечно множились. Мысли эти иногда неспешно накручивались на костыль серого вещества, превращаясь в длинный горячий провод, а порой являлись в форме ядовитых стрел, отравляющих все вокруг, даже воздух.
Одной такой стрелой было допущение, что со мной не все в порядке, что главная причина всех этих событий заключается во мне. Я вспомнил подозрительный взгляд Кости, когда я рассказал ему о человеке с плавящимся лицом, мелькающим на записях. И потом, когда мы проматывали эти записи, он посмотрел на меня так же. Тогда я был настолько поглощен обстоятельствами, что до меня не дошло значение его взгляда, я даже не задумался об этом. Зрительный контакт произошел, эпизод остался в памяти, но как бесполезное фото, потому что восприятие закупорилось. Теперь же я понял и горько усмехнулся. Ведь меня всегда по-дилетантски интересовала тема сумасшествия, я смотрел много художественных фильмов, да и книги хорошие попадались. Такая тематика в тренде, не одного меня она завлекает, но… Неужели теперь это происходит со мной?
Та нет, чушь какая-то! Действительно сумасшедший никогда не задумывается о такой возможности. Хотя может это завидно четко звучит, но не всегда правда, может наступают просветления и не все так линейно, как бы хотелось. Ведь вся жизнь соткана из сомнений, а такой ее аспект и подавно. Но… если я много раз видел это в теории, в художественном обличии, мог ли я сойти с ума и не заметить, потому что слишком проникался этим? Или наоборот
Я еще долго об этом думал, периодически отвлекаясь на рабочие моменты, которые требовали незамедлительного решения, остальные я отметал сегодня в сторону.
Потом я подумал о своем рассказе. Мысли об отражении искусства в реальности появились у меня после, сперва я вспомнил о нем лишь в контексте, что давно не писал. Обычно в такие моменты у меня возникает раздражение. Ситуация обретает критическую прозрачность, я думаю о ничтожно малом количестве времени, потраченном на писательство, но почти забываю о сумятице, которая была у меня в голове во время работы, да и помимо нее, и начинаю ругать себя и подстегивать. Говорю, что надо писать, ведь я сам этого хочу, просто нужно перестать лениться. Сколько желаемого люди не достигают из-за лени. Иногда к ней примешиваются тернистый путь, а порой и крупные неудачи, но зачастую достаточно элементарной лени. Думаю, что в данном случае я злился не только из-за отсутствия акта писательства, от которого стал зависимым, а и от потери ощущения самореализации.
Но сейчас привычное состояние не завладело мною, мысли тут же вернулись к человеку с тающим лицом, о котором я пишу и который преследует меня. Словно он сошел со страниц книги.
Я окунулся в эту мысль и на меня нахлынуло помутнение. На секунду мне показалось, что окружающая действительность не властна надо мной, что она предстала перед нами в том виде, в каком мы ее знаем, лишь по велению «общего сознания». Ведь есть же теория, по которой человеческий мозг способен менять что-то вокруг себя. Значит, можно допустить, что реальность, какой мы ее привыкли видеть, именно такова лишь потому, что этот ее формат укоренился в сознании большинства людей.