Человек войны

– Теплая, – пряча в кулак огонек, улыбнулся Зорень. – Мне пацаны в колонии рассказывали.

– А ты, Димыч, как будешь добираться до своего друга? – грызя сухарь, поинтересовался Васька. – До Днепропетровска километров двести, не меньше.

– Пехом и на перекладных, Васек. Мне Семен рассказал маршрут движения.

– Смотри не попадись церберам.

– Это вряд ли, – тряхнул чубом Дим. – Еще не вечер.

Когда из синей дали возник едва слышный перестук колес, а вслед за ним призывной гудок, все, кроме Дима, быстро экипировались.

– Ну, бывай, брат, – первым заключил его в объятия Зорень. – Даст Бог, увидимся.

– Бывай, – дернул кадыком Дим. И перешел к Олегу.

– Я вас провожу, – сказал, взяв в руку булькнувшую канистру, когда прощание завершилось.

Как и было договорено, на перегоне состав сбросил скорость, и вагоны стали реже постукивать на стыках.

На одном, ближе к хвосту, тускло мигнул фонарь, и беглецы метнулись к насыпи.

– Давай, откатывай, – пробубнил Дим, сбросив тяжелый крюк, и дверь поехала в сторону. – Залазь! – брякнул канистру на настил, после чего Зорень с Олегом скользнули внутрь, а Ваську он подсадил как пушинку. Потом, задыхаясь, накатил вместе с ними дверь по ходу, сбросил сверху лязгнувший крюк и сбежал с насыпи.

– Так-так, так-так, так-так, – прощально отзвенели колеса.

Вернувшись к ДОТу, где он решил дождаться глубокой ночи, Дим расположился во вспомогательном отсеке. Для начала, сорвав с верхних нар пару досок, он сломал их о колено, настрогал финкой щепок и соорудил небольшой бездымный костерок. По бокам установил на ребра пару кирпичей, разбросанных по помещению.

Затем, вынув из мешка флягу с водой и пустую жестянку, набулькал в нее воды, установил над огнем и подварил себе крепкого «чифиря», как порой делали на фронте. Тот подбодрил Дима, и он предался размышлениям.

Для начала проработал в голове маршрут и режим движения. Выходить предстояло с рассветом и следовать в направлении Змиев – Красноград – Синельниково. Там, под Синельниково, в селе Михайловка должен жить Петька Морозов, у которого можно будет ненадолго остановиться. А что будет дальше, время покажет. За четыре года войны Дим отвык загадывать наперед. Прожил день – не убили, ну и ладно.

Жаль было матери. О том, что произошло, он ей не писал. Не хотел расстраивать.

Между тем Мария Михайловна все знала. Следователь, ведший его дело, свое слово сдержал. Навестил Вонлярскую в Москве, передал вещи Дима и рассказал, что случилось. Мать сделала невозможное. Она добилась встречи с Буденным и Ворошиловым. Те приняли участие в судьбе сына, и спустя некоторое время Мария Михайловна приехала в Харьков с документами о пересмотре дела.

– Поздно, – сказал, ознакомившись с ними, надзирающий за тюрьмами прокурор. – Ваш сын в бегах и находится во всесоюзном розыске.

Свое черное дело сыграл закон подлости. Но Дим ничего этого не ведал.

Потом, как часто случалось, он вспомнил фронт, где все было просто и ясно. Боевых друзей. Живых и мертвых.

Когда костер погас, а в проломе потемнело, старшина встал, вскинул на плечо свой «сидор» и вышел наружу. На пожухлую траву лег иней, где-то далеко в степи выл волк, тоскливо, на высокой ноте.

Первые трое суток, в основном, по ночам, Дим шел строго на юго-запад, ориентируясь по звездам. Помогало и чутье разведчика.

Днем же, заблаговременно присмотрев укрытие (таковыми были разрушенные села или хутора, брошенные строения, а также старые линии укреплений) спал в погребах, блиндажах или землянках.

За это время на его щеках закурчавилась рыжеватая бородка, но себя старшина держал в порядке. Умывался водой во встречавшихся озерцах и речушках, чистил обмундирование и сапоги, напоминая своим видом демобилизованного из армии.

Когда же вышел на Днепропетровщину, что определил по одному из дорожных указателей, решил попроситься на постой в небольшом, состоящим из двух десятков хат селе, укрытом в поросшей вербами долине.

Встретившийся ему на околице старый дед, несший от ставка с греблей связку трубчатого камыша на лямке, на такую просьбу сразу же согласился.

– Солдат? – кивнул он на армейский Димкин ватник, перетянутый ремнем с морской бляхой.

– Вроде того, – улыбнулся тот. – Демобилизовался, следую к фронтовому другу.

– Ну и здоров ты, хлопэць, – оглядел дед атлетическую фигуру. – Чую в гвардии воював, не иначе.

– Да нет, отец, – сделал Дим постное лицо. – Я служил в хозроте при штабе.

– В хозроте кажэшь? – недоверчиво покосился на него селянин. – Ну шо ж, пишлы до мэнэ. Пэрэночуешь.

Хата Передрея (так отрекомендовал себя дед), была в самом начале улицы. Небольшая, крытая очеретом, мазанка в три окна, в глубине вишневого сада.

– Ганна, зустричай гостя! – сбросив вязанку у порога, толкнул дед скрипучую дверь хаты.

За ней было что-то вроде кухни с беленой русской печью, столом у окна и двумя лавками, с одной из которых им навстречу поднялась невысокого роста сухонькая старушка.

– Добрыдень, – отложила она в сторону лукошко с фасолью, которую перебирала. – Проходьтэ, будь ласка.