Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Вскоре Цезарь наголову разгромил войска Фарнака в битве при Зеле. Правда, вошедшая в историю лаконичная и достаточно высокомерная по стилю «телеграмма» Гая Юлия, отправленная им сенату в Рим «Пришел, увидел, победил» (лат. vеni, vidi, vici) не вполне отражала реальный ход военных действий, хотя и соответствовала по смыслу вполне «суворовской» формуле его «науки побеждать»: «быстрота, глазомер, натиск». В действительности битва Цезаря с Фарнаком Боспорским продолжалась довольно долго, с переменным успехом, и исход сражения не раз висел на волоске.

Однако Цезарю все-таки удалось одолеть воинственного и вероломного боспорского царя, после чего Гай Юлий спешно и успешно «умиротворил» (Малую) Азию и уладил все военно-политические вопросы, причем гораздо быстрее, чем до этого — в Египте (что не удивительно — ведь в Азии у Цезаря не было «под боком» Клеопатры, постоянно отвлекавшей Гая Юлия от дел в «стране пирамид»). Затем диктатор поспешил в Италию, срочно нуждавшуюся в его присутствии.

В Таренте (нынешнем Таранто) Цезаря встретил Цицерон, имевший весьма скорбный и смиренный вид (хотя совсем недавно писавший своем сыну, что должен же быть когда-нибудь положен конец постоянным победам «этого человека», то есть — Гая Юлия). Теперь же «Отец Отечества», один из немногих «помпеянцев», получивших от победоносного «потомка Венеры» дозволение возвратиться в родную Италию, проведя в ожидании диктатора несколько долгих месяцев в довольно жалком (по сравнению в Градом на Тибре) портовом городке Брундизии, попытался втереться в доверие к новому владыке Римской «мировой» державы. «Король умер — да здравствует король!»… За последнее время Цицерон наглядно доказал почти что полное отсутствие у него политического чутья и интуиции, совершив все только возможные в его положении ляпсусы. Когда Цицерон осмелился высказать на совете в «помпе-янском» лагере мнение, что дальнейшая вооруженная борьба бесперспективна, возмущенные сыновья Помпея накинулись на «пораженца» с обнаженными мечами, и лишь авторитет Катона Младшего, вступившегося за Цицерона, спас достопочтенного Марка Туллия от убийства своими собственными соратниками. С другой стороны, Цицерон испортил и отношения и с заместителем Цезаря — Марком Антонием, который, крайне раздраженный направленными против него «Филиппиками» — обличительными памфлетами, вышедшими из-под бойкого пера Марка Туллия —, не покончил со «старым болтуном» лишь потому, что Цезарь строго приказал своем «начальнику конницы» не трогать Цицерона (во всяком случае — пока он, диктатор, не прикажет). Окончательно скомпрометировали Марка Туллия финансовые махинации его супруги и родство «Отца Отечества» с его «непутевым» зятем — радикалом Долабеллой. В итоге всего этого от «дигнитас» — столь ценимого всяким уважающим себя римским нобилем «достоинства» — Цицерона мало что осталось. Тем не менее, Цезарь обошелся с сильно постаревшим «Отцом Отечества» достаточно милостиво. Нуждаясь в друзьях, диктатор выразил консуляру свои личные «респект и уважуху». Вообще-то Цезарю было нетрудно проявить по отношению к Цицерону свою «клементию». Ведь с Марком Туллием Гая Юлия роднило многое — любовь к литературе, философии и и изящной словесности, общий круг друзей, стремление к популярности, жажда общественного одобрения и признания, нескрываемое желание нравиться всем и каждому. К тому же Цезарь надеялся, что «прирученный» им красноречивый оратор окажет ему ощутимую поддержу, привычно ловко оперируя своими излюбленными политическими лозунгами — libеrtas (свобода), «consеnsus Italiaе» («духовное единение Италии»), concordia оrdinum (согласие сословий) и т. д.

Однако в этом отношении Цезарь, надо сказать, ошибся в Цицероне. Марк Туллий, чрезвычайно разочарованный и подавленный состоянием дел и ходом событий в Римской «мировой» державе, предпочел укрываться от треволнений политической жизни в тиши своих сельских вилл (их у Цицерона было несколько). «Отец Отечества» избегал появляться в ставшем насквозь «цезарианским» сенате, старался не участвовать (кроме одного единственного раза) в публичном прославлении и изъявлении преданности диктатору, а совсем даже наоборот, работать в сельском уединении над составлением похвального слова стойкому принципиальному республиканцу Марку Порцию Катону. Так что примирение с диктатором спокойствия и счастья Марку Туллию — увы! — не принесло.