Чем звезды обязаны ночи

– Вы тоже нездешняя, – с уверенностью говорит она, бросив взгляд на мою косуху.

– Можем перейти на ты.

Гвен с дочерью приехали из Бретани. Из глубинки, немного напоминающей Молеон. Минус море, плюс горы.

– Вот ведь старая хрычовка! А куда я могу деть ребенка летом?

Она пожимает плечами. Спрашивает, откуда я. Я юлю, уходя от ответа. Что привело их с дочерью в эту дыру? Наверняка ей давно было не с кем поговорить, потому что очень быстро она выкладывает всю подноготную.

– Мы приехали из-за Нин, – отвечает она, затушив сигарету о камень. – Она… она больна.

Эти слова даются ей нелегко. Я бросаю взгляд на малышку. Хрупкие ручки, тонкие ножки. И очень бледная кожа.

– Врожденный порок сердца. Хрен знает что, короче.

Девочка в отдалении начинает напевать. Гвен вытаскивает из пачки новую сигарету.

– Хрен, говоришь… – повторяю я. – Так у нас в школе обзывались.

И тут же прикусываю язык. Она удивленно смотрит на меня и начинает смеяться. Потом заявляет, что тот, на ком лежит вина за эту историю, уж точно хрен с горы. Вот только виноватого нет. Просто над колыбелью Нин склонилась злая фея. Вот она, крошечная девочка, чье сердце и артерии хрупки, как старые часы.

Не сводя глаз с реки, Гвен начинает рассказывать. Диагноз. Ребенок так мал, а любовь так велика. Средняя продолжительность жизни с таким пороком не больше пяти лет. Вначале ее это оглушило. А потом оказалось, что достаточно глянуть на дочь, чтобы снова броситься в бой. У Гвен мужества на троих хватит. И хорошо, потому что у отца малышки опустились руки.

Она нервно затягивается, продолжая говорить. Я бы ей и двадцати пяти лет не дала. Молодая женщина, которая, став матерью, сразу повзрослела. И все же есть в ней что-то наивное. Трогательная светотень.

– Повезло, что врач, который занимался ею после рождения, оказался одним из редчайших специалистов по этому заболеванию во Франции.

Доктор Мели́. Когда он ушел на пенсию, Гвен решила, что ее мир рухнул. Но, очевидно, врач принял историю этой парочки так же близко к сердцу, как и я, потому что предложил наблюдать девочку уже из Страны Басков, куда перебрался на покой. Исполненная благодарности, Гвен согласилась. Вот уже три года старик каждый месяц осведомляется, как у них дела. Проверяет медицинские заключения, связывается с врачами, договаривается о приеме. Гвен даже подозревает, что он оплачивает из собственного кармана некоторые исследования.

– Знаешь, есть еще хорошие люди на этом свете, – заключает она.

Наши взгляды обращаются к малышке. Сидя по-турецки, с мягко колышущимися на ветру хвостиками, та разглядывает стрекозу, вцепившуюся в камышинку. Девочка совершенно неподвижна. Потом медленным, очень медленным движением она подносит палец к насекомому, принуждая перебраться к ней на руку.

Она разговаривает со стрекозой. И я готова поклясться, что стрекоза ей отвечает.

– Нин обожает насекомых, – объясняет мне Гвен. – Ее сердце бьется медленнее, чем у нас, может, поэтому ей удается подобраться к ним так близко.

Молчание. У наших ног бежит река. Рядом с камнями шныряют водомерки, то и дело подпрыгивая.

Три месяца назад состояние Нин ухудшилось. Обследование ничего хорошего не показало: легочная артерия отказывала.

– Тогда мы уехали. Прямиком в Страну Басков. Там, в Бретани, нас ничего не держало. Во всяком случае, ничего важного для Нин.

В глазах Гвен темная пелена.

– А твоя семья? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Какая семья? Нам с Нин никто не нужен.

Ее лицо вдруг делается жестким. Челюсти крепко сжаты – как и кулаки. Доктору Мели она сказала, что одна подруга готова принять их у себя. Что, конечно же, было полным враньем. Она не хочет висеть на шее у старика. Во всяком случае, затруднять его еще больше, чем теперь. Поэтому они бросили свой скарб в дешевой гостинице и несколько раз в неделю ездят в клинику в По, где, по счастью, есть детское кардиоотделение. Доктор делает все возможное, чтобы спасти девочку.

Сколько же ей осталось? Я не осмеливаюсь спросить.

Глядя на них, таких одиноких на берегу реки, я напоминаю себе, что существуют и другие жизни, кроме моей собственной. «Роми», проблемы на кухне, Суазик – все это вдруг кажется таким далеким.

Пора возвращаться, мне еще предстоит готовить ужин. Я думаю о Розе. О малышке, которой я была, когда она меня приютила. О крошке Нин, из-за которой у меня самой разрывается сердце. О трогательной Гвен. О своей разбитой вдребезги жизни.

Я встаю и улыбаюсь им.

– Вы любите макароны?

Бальтазар

У маркизы она чувствовала себя как дома. Но ничего не рассказывала о том, что связывало ее с Верой. Правду я узнал намного позже. Слишком поздно. Она была скрытной, ее постоянные фантазии придавали ей неотразимое очарование и не помогали мне ни в чем разобраться. Она твердила, что не любит говорить о прошлом. Что перед нами лежит будущее, и предстоит столько всего пережить вместе! Кстати, а не посмотреть ли нам кино? Последний фильм Чаплина, например?