Черчилль. Молодой титан

Возможность успешного продвижения в партии либералов все более привлекала Уинстона. Их лидер в палате общин, сэр Генри Кэмпбелл-Баннерман, осанистый, обходительный человек, не очень крепко держал в руках бразды власти и вряд ли смог бы решительно направлять Черчилля в нужную ему сторону. Генри не считали слишком честолюбивым, крупным и влиятельным игроком на поле политических сражений. Его способности и таланты были столь скромны, что «Таймс» отзывалась о Кэмпбелле так: «вполне устраивающий всех временный лидер, исполняющий свои обязанности до тех пор, пока не появится настоящая, достойная этого места фигура».

Обстоятельства последних лет сложились таким образом, что Черчилль покинул ряды консерваторов, потому что явственно осознал: у него больше шансов на другой стороне парламента. Это, конечно, важнейший из доводов, однако не стоит сбрасывать с чаши весов и то, в какой враждебной атмосфере, благодаря усилиям Чемберлена, он находился. А последней каплей (прежде чем сделать шаг в другую сторону) стало то, чего он никогда не мог забыть, — уход премьер-министра с его выступления, когда они бросили его одного в парламенте в тот драматический мартовский день. Собственно, именно этот день и стал судьбоносным, расставив все точки над i.

Черчилль оттягивал окончательное решение не потому, что боялся огорчить лорда Бальфура с его сторонниками, но из-за своего близкого друга Хью Сесила. Он знал, что тот скорее умрет, чем перейдет из лагеря тори в лагерь либералов. Однако несколько раз принимался убеждать Хью последовать за ним. Но Сесил даже слышать об этом не желал. «Поступай, как сам считаешь нужным…»

Перелом произошел 22 апреля. Черчилль выступал в парламенте на тему истории взаимоотношений тори с рабочим классом Англии, и в конце речи подвел итог, что двадцать пять лет назад, когда партия «не была столь бутафорской, как сейчас», они находили общий язык друг с другом. Уинстон отдавал себе отчет в том, что члены его партии снова могут встать и покинуть зал. Никто не пошевелился, и вдруг его словно заклинило. Он замолчал, утратив нить высказывания, взялся обеими руками за голову, и сам вышел из зала. Это было настолько не похоже на него, что многие даже посочувствовали и попытались усадить Уинстона, несмотря на то, что ему не удалось закончить речь. Они решили, что ему стало плохо.

«Случай в палате», — гласили на следующий день заголовки газет, — «Мистер Черчилль потерял дар речи и не смог закончить выступление». Многие даже высказывали предположения, а не страдает ли молодой человек расстройством нервной системы. «Драматическое событие в палате общин могло произойти по той причине, что он не находит поддержки со стороны своей партии. Мистера Черчилля нельзя считать чрезвычайно популярным во всех отношениях политиком, однако многие придерживаются мнения, что он может стать таковым в будущем».

Уинстон быстро взял себя в руки и настаивал на том, что не произошло ничего серьезного, всего лишь легкое недоразумение. Однако нет сомнения в том, что тот мартовский уход его однопартийцев не был случайностью или недоразумением. Хотя он все еще пытался как-то завуалировать остроту напряженности. 22 апреля Уинстон еще выражал надежду, что его поступок поймут правильно.

В тот момент, когда его все сильнее закручивал политический вихрь, имелся еще один повод для тревоги и беспокойства, о чем знали немногие из близких его людей. Через шесть дней он собирался посвататься еще раз. 28 апреля из Нью-Йорка должна была приехать Этель Барримор, чтобы начать репетиции в новой пьесе. Ее поклонники считали, что представление станет хитом сезона. Премьера намечалась на середину мая. Уинстон предвкушал, что теперь у него будет больше времени пообщаться со звездой Бродвея и она наконец даст согласие стать его женой.

Бродвейский продюсер Чарльз Фроман, продвигавший Этель в Америке, надеялся, что его протеже блестяще выступит в заглавной роли в новой комедии «Синтия» молодого английского драматурга Хьюберта Генри Дэвиса. Это была ее первая попытка сверкнуть в заметной британской постановке. Предстоящая премьера сразу стала предметом многочисленных споров, в основном, по той причине, что Этель — гостья Миллисент Сазерленд. Аристократка, пригласившая звезду на все лето, постаралась обеспечить ей теплый прием в литературных и светских кругах. И в первые две недели своего пребывания, у Этель почти не оставалось свободного времени, Она бывала на всех встречах, которые организовала Миллли, а остальное время репетировала в театре Уиндема. Однако Черчилль с нетерпением ждал момента, когда сможет побыть с ней наедине, для чего и пригласил Этель поужинать. В своем еженедельнике он отметил день свидания — 3 мая, зашифровав ее имя только инициалами — Э.Б.