Вскоре это маниакальное состояние стало сходить на нет, особенно после того, как Марго завела речь о том, что, раз Вайолет находится в таком расстроенном состоянии, ей необходимо снова поехать в Швейцарию для поправки здоровья. Конечно, Марго не представляла всей глубины того душевного потрясения, что пережила Вайолет, однако от нее не укрылись резкие изменения в настроении приемной дочери. «Этим летом, — записала она в дневнике, — что-то вдруг сразу переменилось». Но провести еще одну долгую зиму за границей Вайолет смертельно не хотелось. Поэтому, несмотря на отчаянное желание с головой окунуться в политику, ей пришлось согласиться, что этого делать не стоит, чтобы ее снова не услали из Англии. На протяжении следующих двух месяцев она уделяла меньше внимания своей дружбе с Уинстоном, поскольку ей требовалось время, чтобы смириться с присутствием его жены Клемми. И после того, как это все-таки, наконец, произошло, она в конце зимы в сопровождении Марго отправилась на шесть недель в Европу. На этот раз она выдержала испытание ссылкой относительно спокойно, довольная уже тем, что она оказалась не столь продолжительной.
Черчилль очень хотел, чтобы Вайолет и Клемми подружились, и старался сделать все, чтобы сгладить ранящие моменты. Через два месяца после свадьбы он пригласил девушку на ланч. Вайолет старалась держать себя в руках, но Клемми не произвела на нее большого впечатления. Когда она призналась в этом Уинстону, тот сказал, что достоинства его жены таятся в глубине и не бросаются в глаза. Вайолет готова была высказаться более резко, но сдержалась — к чему она приучала себя уже в течение этих месяцев, — поэтому только улыбнулась и ответила загадочно: «Но глаза видят так много!»
Хотя горечь в душе Вайолет еще оставалась, все были заинтересованы в том, чтобы летние волнения остались позади и больше никого не беспокоили. Вайолет осталась самым большим защитником Черчилля на Даунинг-стрит. Но оба все-таки принимали меры безопасности, чтобы не сближаться уж слишком тесно. Очень небольшая часть их переписки сохранилась, хотя оба больше всего на свете любили эпистолярный стиль. На публике Черчилль почти ничего не упоминал о Вайолет. Имеются только разбросанные то тут, то там фразы, большая часть из них посвящена воспоминаниям о том, как дочь обожала своего отца. Он называл Вайолет «доблестный боец» Асквита.
Уинстону приходилось туго в его попытках не обидеть Вайолет, и оберегать счастье Клемми. Но его стремление миновать эти рифы было очень честным и искренним. Поэтому он не утратил дружбы одной и сохранил любовь другой. В первые два года их совместной жизни Клемми побаивалась, что он разочаруется в их браке. «Тебя никто не сможет мне заменить, — уверял Уинстон. — Ты единственная, кого я люблю. И ты должна верить мне. Я никого не смогу полюбить, кроме тебя».
Он отвечал за сказанные слова, хотя это было необычно для политика его возраста и с его представлениями о себе.
XVII. Выдающийся эдвардианец
Его восхождение было необыкновенным. Менее чем через семь лет — когда Черчилль вышел из заднескамеечников консервативной партии, он выдвинулся в первый ряд либерального кабинета. Комментаторы со всех сторон предсказывали, что однажды он займет место премьер-министра. Еще во время его помолвки, воспользовавшись удобным случаем, в «Дейли Миррор» отметили, что ожидания, связанные с его ярким политическим будущим, вполне оправданны. После спасения в горящем доме, репортер с оттенком добродушной насмешки, но с полным основанием, писал: «Если пророчества когда-либо сбывались, то можно смело предсказать, что мистер Черчилль — солдат, военный корреспондент, путешественник, биограф, а теперь, имея в виду только что случившееся, еще и пожарник, — однажды решит (и это случится не в столь отдаленном будущем) достичь поста премьер-министра».
А.Г. Гардинер из «Дейли Ньюс» рисует его как человека, уже готового сесть в кресло премьер-министра. «Он представляет собой наиболее интересную фигуру в политике, его жизнь — постоянная драма действий и поступков, он отчаянно храбрый, его взгляд ничто не замутняет, двигатель работает неустанно». Джеймс Дуглас — редактор «Стар» — так воодушевился планами на будущее, связанными с молодым политиком, что перестал обращать внимание на других государственных деятелей. «В палате общин много умных людей, — писал он, — но никто из них не возбудит в вас ни романтического воодушевления, ни страсти к приключениям… Мистер Черчилль один слышит звуки драматического будущего».
И вот настало время, когда столь многообещающий политик наконец имел возможность доказать, что эти ожидания относительно его карьеры не были напрасными. Верил ли он, что наделен нужными способностями, чтобы возглавить один из главнейших департаментов страны, стать мощной силой кабинета и проявить себя как умелый и достойный законодатель? Уже на следующий год ни у кого не оставалось сомнений, что он покажет свои способности во всех перечисленных направлениях.