Череп со стрелой (СИ)

   Ул от такого счастья уклонился. Сказал, что он вечный таксойдист и делает все кое-как. Откуда-то прилетел веник и мазнул его по щеке. Ул оглянулся. Декорации переменились. Кирилл колотил Алису тряпкой. Алиса, не тратя время на визг, пыталась отгрызть ему руку. Ул не стал сразу вмешиваться и некоторое время простоял рядом, наблюдая за процессом.

   — Мне, конечно, по барабаниусу, но вы все делаете неправильно! У тряпки поражающий эффект выше, когда она мокрая, а руку надо отгрызать с внутренней стороны. Тут не прокусишь! — сказал он назидательно.

   Кирилл и Алиса перестали драться.

   — Она первая начала! — отдуваясь, крикнул Кирилл.

   — Ясно. Значит, тебе двадцать отжиманий! — сказал Ул.

   — Мне за что? Она пнула мое ведро и на меня же наорала! — взвыл Кирилл.

   — Ведро — это, чудо былиин, суровые будни! А отжимаешься ты за попытку наябедничать на милейшую девушку!

   Зная, что у Ула двадцать отжиманий легко превращаются в сорок, Кирилл неохотно повиновался.

   — Это она-то милейшая? А на каких ябедничать можно? На страшных? — пропыхтел он, корчась на полу как червяк.

   — На страшных тоже нельзя. А вот на умных иногда можно. У умной хватит ума тебя понять и простить! — со знанием дела сказал Ул.

   Он с подозрением принюхался и отправился в дальний угол пегасни. Нос его не обманул. Наста и Штопочка потрошили сигареты и, набивая табаком трубку, пытались ее раскурить. Причем, разумеется, делали все на сене. Увидев Ула, Наста с вызовом высунула язык, положила на него сигаретный фильтр, прожевала и проглотила. Штопочка же даже и прятать ничего не стала. Лишь вскинула голову и насмешливо посмотрела.

   — Собираемся поджаривать пегов? — спросил Ул, толкая носком сено.

   — Ничего не будет! Сено сырое, а тут все противоугарное! — с вызовом заявила Штопочка. Ул заметил, что она старается дышать в сторону.

   — Смотри, унюхает Кузепыч твое противоугарное! — предупредил он.

   — Не унюхает! Ему хоть в нос дыши!

   — Ему — да. А Суповне?

   — Лопатой я гоняла твою Суповну! — проворчала Штопочка, но с соломы ушла и трубку потушила.

   Суповну она все же побаивалась. Видимо, чувствовала, что та сама в душе такая же безбашенная, только пообтесанная жизнью. Когда однажды, на кого-то взбешенная, Суповна метнула саперную лопатку на два оборота так, что та, вонзившись, просадила дверь толщиной в полпальца, в сердце у Штопочки кратковременно открылось неведомое окошко. Не то нежности, не то какого-то глубинного понимания. Кто его знает.

   Ул вернулся к Насте. Та, избавившись от трубки, уже бросала на тележку брикеты с сеном. Ул хотел ей помочь, но Наста буркнула, чтобы он отвалил. На душе у Насты было скверно. Месяц назад у нее откололся зуб, сустав на левом колене стал при ходьбе щелкать и скрипеть. Лехур заявил, что это ранний износ вследствие когда-то бывшей травмы и через пару лет, если так пойдет, придется ставить искусственный. И теперь, когда ее никто не видел, Наста тайком плакала за пегасней (плач ее был похож на рев медведицы, у которой убили детенышей) и думала: «Как же так? Неужели это я? Я такая же, как была. Мысли те же, самоощущение то же, а вся уже какая-то бэушная!»

   Ул знал, что, если он послушается и отвалит от Насты, она огорчится и будет орать. Но если не отвалит, она опять же огорчится и опять же будет орать, и второе огорчение будет больше первого. Поэтому он молча ткнул ее кулаком в плечо и, подождав, пока она повернется для звукового оповещения, сунул ей горсть сухарей.

   — Для пегов и для Наст! — сказал он.

   Направляясь к Азе, Ул неосторожно приблизился к деннику Цезаря. Клацнули зубы. Нос Ула спасла от укорачивания только хорошая реакция. Наста хохотнула и так врезала снизу кулаком по челюсти Цезаря, что царственный жеребец прижал уши.

   — Насточка! Ты же любишь животных! — напомнил Ул.

   — Эту рожу? — скривилась Наста. — Ну ладно, эту люблю!.. А морду все равно убрал!

   Время было весеннее, пеги чудили. Алиса наивно сунулась убирать денник Фикуса, забыв вывести его и привязать. Тот впустил ее, но сразу коварно повернулся, и Алиса оказалась запертой. Это был любимый трюк Фикуса. Вот и сейчас он стал, незаметно переступая, наваливаться на Алису и притирать ее к стене. Поняв, что она в ловушке, Алиса закричала на Фикуса, но с равным успехом можно было орать на каменных коней Большого театра.

   Через некоторое время, устав от звуков, Фикус повернул к ней морду и мокрыми ноздрями ткнулся ей в лоб. Не ожидавшая этого Алиса ответила одиночным воплем:

   — А-а! Это животное хочет выпить мой мозг!

   Ул поспешил на помощь, но Алису от Фикуса спас все-таки не он, а Фреда. Войдя в денник, она положила легкую злую руку Фикусу на холку и негромко спросила:

   — Ну! Кого тут на колбасу?

   Фикус сразу присмирел и с самым невинным видом отодвинулся от Алисы. Едва ли он понимал, что такое «колбаса», но голоса Фреды страшились все пеги ШНыра. Он походил на дисковую пилу. В нем ощущалась такая сила, что не верилось, что он принадлежит худенькой девушке с костистыми запястьями, огромным лбом и цветочной шеей, которую можно обхватить двумя пальцами.

   Освобожденная Алиса выскользнула из денника: