Через двадцать лет (СИ)

От множащихся фамилий мозги в узел завязывались. Бронвин пыталась выяснить, на каком отрезке времени младший братец попал за кулисы, и поняла, что теоретически именно в Вашингтоне началась его карьера. Практически это подтвердили и в одном из театров, где Брэдли Стэнтон действительно засветился как машинист. Исси же под псевдонимом «Мэри Бейкер» проработала в газете. Удача была маленькой, но несомненной, хотя дальше след Йорков опять терялся – за плечами был оставлен и второй город. Просчитав, что в семье имелось достаточно денег помимо дядюшкиного наследства, детектив вернулась на исходное направление. Дети могли сколько угодно путешествовать и вести безбедный образ жизни, но родители их оставались в Эйвери-маунтин…

- …С этим я бы поспорил, - Кент, посвящённый в подробности дела после того, как раз десять спросил, какого чёрта с ней происходит, и почему она стала похожа на одержимую гончую, отнёсся к ситуации удивительно спокойно. И, не смотря на заявление, что это дело – её, по собственной инициативе связался с Рупертом Майлзом.

- Он давно порвал с Мэри и детьми, уехал, - пояснял теперь мужчина, - соображаю, что бывшая семья ему глубоко безразлична – там уже есть новая, крепкая и счастливая.

- И без шансов на подробности? – умоляюще посмотрела Бронвин. Карлайл развёл руками.

- Говорит, при разводе Мэри ещё не была, как он выразился, «чрезмерно странной». Определённой экзальтированностью всегда обладала, но на него лично не бросалась.

- И, тем не менее, они развелись из-за этого…

- Ты больше знаешь, а не я, - Кент присел на край стола, - полагаю, мне нет нужды напоминать, что альтруистские наклонности не должны идти во вред основной работе?

- Я помню об этом, Карлайл, - невинно кивнула женщина, отодвигая бумаги от мужского бедра. Поверх документов тут же лёг стикер с чьей-то фамилией и торопливо записанным временем.

- Хорошо. В таком случае, я позволил себе ещё одну добрую шалость. Сегодня в восемь у тебя встреча с врачом в Ллойд-Розвуд, он уже предупреждён и будет ждать.

* * *

Сверяясь то с навигатором, то с проливом, змеящимся вдоль первой половины маршрута, Бронвин около семи выехала из дома, куда успела попасть после работы и быстро поужинать. Она была благодарна Кенту, заинтригована дорогой и поглощена мыслями о Сэме и его сестре. Удастся ли увидеть её сейчас? Что полезного может дать беседа с доктором? Образ режиссёра-бизнесмена, разраставшийся в пластиковой папке на соседнем сиденье, казался всё менее радужным и более несчастливым.

Удачно выбравшись из короткой вечерней пробки, Бронвин покосилась на документы и фотографии. То, что она сама читала в Интернете, то, что рассказывали постаревшие очевидцы и, наконец, то, о чём сообщал архив, наводило тоску. Сэмюель Питер Гордон был из людей, которым везёт в работе – везёт неслыханно, ослепляюще, шумно и ярко, но в личной жизни поджидает провал и катастрофа. Его первая жена и дочь утонули во время круиза где-то в Греции, вторая супруга, актриса, по слухам, часто меняла любовников – неизвестно, так это или нет, но развод последовал. Третья тоже ушла, не выдержав конкуренции с более сильной соперницей – работой. В публикациях его звали «Железный Сэм», иногда он сравнивался жёсткостью характера с любимым композитором – Гленном Миллером[74]. Начав как кинорежиссёр в молодости, позднее Гордон перешёл в бизнес, выкупил старый театр и, вложив деньги, реанимировал здание. Это с него пошла традиционная цветовая гамма – алый и бежевый, создающие ощущения праздничности. Сэм приложил руку к дизайну театра, к финансированию постановок и выбору репертуара – управление он неплохо совмещал с продюссированием нескольких кинолент, выходивших в разные годы. Точно стремился напомнить себе и миру, что обязан кинематографу и взлётами, и несчастьями.

Бронвин посмотрела на навигатор. После третьего брака Гордон больше не вступал в официальные отношения – лет за пятнадцать до смерти, а умер он в семьдесят четыре, завёл любовницу, опять актрису. Связь, однако, продлилась полтора года – можно подумать, женщины чувствовали невидимое несчастливое клеймо, словно отметившее их избранника. Или он сам начинал беспокоиться по этому поводу. Ни детей, ни нормальных родственников, ни терпимости в характере… Чем дольше детектив прорабатывала роль Александра в биографии Сэма, тем сильнее понимала, что она и случайна, и нет. Мог ли бывший владелец театра, вопреки утверждениям о самодурствах, разглядеть в молодом режиссёре достойного преемника? Мог ли он являться не чудаком, а дальновидной персоной? И может ли Дэниел Спаркс быть для Алекса тем, кем сам Алекс был для Сэма?

Говорят, история любит повторяться. Что, если обделённые наследники тоже просекли эту фишку?