Через розовые очки

Нашли куртку близнецы, но не сознались сразу, поскольку им категорически было запрещено плавать на тот берег. А она поплыли, и поднялись вверх по откосу. "Смотрим, а под сосной что‑то блестит, — рассказывали близнецы. — А это была молния от куртки. Сосна большая, и корни прямо такие… голые. Кто‑то куртку под эти корни сосны затолкал и землей присыпал".

Укушенный шершнем глаз Харитонова уже принял нормальный вид. Архитектор торопился в Москву и решительно отказался диктовать Зыкину свои показания. Но это опер ему простил, потому что на этот раз показания были подтверждены вещдоком. Показания он сам напишет, а подписать их и потом можно будет.

Зыкин держал куртку в руках, и душа у него пела. На хлопчатобумажной, бежевой, испанского производства верхней одежде следов крови обнаружено не было. А это значит, что куртка была снята с убитого до того, как он упал и напоролся на торчащий штырь. Зато следов пыли и грязи обнаружилось предостаточно. И какая вырисовывается картина бытия? Некто в церкви убил (а может быть только оглушил) вышеозначенного Шульгины, снял с него куртку и столкнул с кровли церкви. А куртку потом спрятал на другой стороне реки. Но на лодке‑то он плыл в воскресенье, после того, как стрелял в господина Шелихова. Что же это он все плавает туда–сюда? Можно, конечно, предположить, что в воскресенье он эту куртку просто перепрятал с глаз долой, думая, что до того берега никто не доберется.

Зачем он спрятал куртку? Чтоб никто не узнал фамилию убитого. Но паспорт и деньги этот некто в куртке оставил. Зачем? Проще ведь паспорт уничтожить, чем под сосну прятать. Вывод один — либо очень торопился, либо боялся. А может быть и то и другое вместе.

Но главное — стрелял чужой. Теперь простор для поиска был действительно необъятный.

23

Возвращаясь из больницы, Никсов на Кутузовском проспекте попал в пробку. В первый момент он даже не огорчился, более того подумал — вот кстати! Можно никуда не торопиться и сделать, наконец, нужный звонок. Давно пора перемолвиться с деревенским опером, как его… Валерой. Да, да, Валерой Зыкиным из города Кашина. Про фотографию трупа можно забыть, пока она не нужна, но поговорить‑то надо! Может быть, он там что‑нибудь на месте и накопал.

Дозвонился он до опера только после получасовой, почти непрерывной работы. Слышимость была отвратительной. Даже простейшая задача — объяснить оперу, кто звонит — поначалу казалась невыполнимой. Но преодолел, доорался. Никсову даже показалось, что Зыкин обрадовался его звонку, потому что тут же стал давать информацию. Оказывается, он обследовал всю округу и нашел "стоянку". Чью — не уточнялось, надо полагать, это не была стоянка первобытного человека. Может, он амнистированных нашел вместе с похищенным "Запорожцем"?

— Их двое было, в церкви… Следов наследили! — продолжал надрываться Зыкин. — Потом подрались. Один другого убил, а после с крыши столкнул. Вскрытие подтверждает… Вскрытие, говорю…

" Это он про убитого Андрея Шульгина, — догадался Никсов. — Надо иметь совесть и немедленно сообщить оперу все данные по трупу".

Теперь пришла очередь Никсова драть голосовые связки:

— Валера! Я знаю фамилию убитого, — прокричал он в трубку. — Записывай. Ты записываешь?

Мобильник вдруг закряхтел, а сидящий в соседнем "жигуле" мужик высунулся по пояс из окна, с интересом прислушиваясь к разговору. Дамочка в синей "вольво", стоящей перед "жигулями", оторвалась от спиц — и в пробке времени не теряет — и вытаращила глаза на Никсова. Тот быстро закрыл окна. Лучше задохнуться, чем распространять секретную информацию на всю округу.

— Ты записываешь? — вернулся он к разговору с Зыкиным.

Нет, опер не записывал, он вообще не слышал Никсова. Далекий голос был слаб, как пульс умирающего.

— Я нашел объезд… в церкви, — каждое слово давалось мобильнику с трудом.

— Что? Какой объезд?

— Объезд в церкви захороненный.

— Повтори. Не понимаю ничего.

— Ну объезд, которым стрелять, — обиделась трубка. Затем очень внятно и важно она произнесла: — Это чувствительный фактор, — и звук исчез навсегда.

Все попытки еще раз достучаться до города Кашино ни к чему не привели.

Однако, это черт знает что! Уже час тут торчим! — обозлился Никсов. Машины стояли затылок в затылок, не было видно ни конца, ни края этого потока. А жарища… асфальт мягкий, как торф. Перед глазами возникла фантастическая картинка — а ну как все это машинное стадо впаяется в асфальт на вечные времена. А случись что — людям по крышам бежать? Одна радость — его "фольсваген" занимал крайнюю левую полосу, значит можно будет в экстремальной ситуации открыть дверцу и выпрыгнуть наружу. А пока можно просто выйти и размять ноги.

Инну за рулем красного "мерседеса" он увидел не сразу. Ее машина находилась метрах в пятнадцати от его собственной в другом потоке, они ехали в разных направлениях. Видимо, Инна направлялась в больницу к Леве. Недолго думая, Никсов направился к ее "мерседесу". Дверцу нельзя было открыть полностью, и ему стоило немалого труда просунуться в образовавшуюся щель.

— Здрасте!

Инна смотрела на него в немом изумлении.