Через розовые очки

— Козье, — старуха пододвинула чашку с молоком и села напротив, подперев щеку огромной, клещеобразной, коричневой, от сплошной "гречки", рукой.

— Я твою Зинку вот такой помню, — клешня поднялась чуть выше колен. — Привет ей передай. Дети‑то у вас есть?

— Мальчик.

— В Верхний Стан идешь? Сейчас этой дорогой не ходит никто. Все по мосту норовят, по гладкому шоссе. Я в Верхний Стан тоже скоро по мосту поеду.

— А зачем вам в Верхний Стан? — насторожился Зыкин.

— Что ж меня, по бурелому волочить? А место там высокое, сухой песок. Самое милое дело лежать, — Зыкин понял, что она говорит про кладбище.

— И церковь там хорошая, — продолжала старуха, — только разрушили ее люди. Зверье! А когда починят — неизвестно. Уж пора бы. Говорят там теперь капище мастрычат. Это в наше‑то время, ой, ой, грехи наши тяжкие!

— Какое капище? — потрясенно спросил Зыкин, он и не подозревал, что эта ветхая бабка может знать такие слова.

— Языческое, вот какое. К Соньке моей все велосипедист ездит. Оттуда, из Стана. Он и рассказывал. На это капище, говорит, жуткие деньги тратят. А ведь можно было бы их на починку храма пустить. Так я говорю или нет?

— Нет, бабушка Павлина, не так. Никакого капища там не строят. Там идет подготовка к массовому крестьянскому празднику. Называется — акция. Но об этом сейчас спорить не будем. Ты мне лучше объясни, про какого ты велосипедиста толкуешь?

— Так их тех, кто капище строит. Сонька, срамница, меня не стесняется. Ночью его принимает. Я в избе, а сами на терраске гули–гули. При живом‑то муже! Он на заработки уехал.

— Как зовут велосипедиста?

— Сонька беспутная! Ты ее характер знаешь? Ох, и ведьма–баба, ох, и вредна. И все деньги считает. Думаешь, зачем она у меня живет? Хочет на свое имя эту избу переписать. Чтоб, когда я помру, она, мол, наследница. А изба — лесхозовская. Меня здесь терпят за заслуги мужа моего покойного, царство ему небесное, — она перекрестилась, — сорок лет в лесхозе оттрубил. А на кой им Сонька? Да лесхоз лучше дом на бревна растащит, чем Соньке его подарит.

Зыкин уже понял, что старуха не так уж плохо слышит, но играет в глухоту, чтобы не отвечать на никчемные с ее точки зрения вопросы.

— И часто к вам этот велосипедист ездит?

— Да не считала я.

— И все ночью?

— Так днями‑то он своим капищем занимается.

Если поразмыслить, то картинка получалась оч–чень любопытная! Зыкина от возбуждения стало легко познабливать. Вот что значит охотничий азарт!

— Капищем, значит. Как его зовут‑то, баба Павлина?

— Что ты привязался — как зовут, как зовут! Я почем знаю, как его зовут. Будет мне Сонька имена своих вертунов называть. Я что — милиция?

"А побаивается Соньки бабуся", — с ехидцей подумал Зыкин, поняв, что имени добыть ему не удастся.

— Ну, а выглядит он как?

— Самостоятельный такой, красивый. Но неулыбчивый, и еще жадный. Такой же, как Сонька. Хоть бы подарочек когда привез. На шоколадку можешь раскошелиться, если я его в своем дому терплю? Да и Соньку он не больно подарками балует. Сам‑то ее пользует, а отдачи нет. И ведь опять же… простыни за ним постирай, рубашки постирай! Лечиться очень любит.

— Что же он лечит?

— Да все. Чуть что — пошел причитать. То руку себе поранил — прижигай йодом, то колено разбил — примочки делай. Травы цвели, так он весь соплями изошел. И все‑то она его лечит! Они и познакомились в больнице. Как пойдет чихать! Если ты наш сенокос не воспринимаешь, то зачем тебе здесь жить? Поезжай к себе в город. Там камни, кирпич, трава слабая — хорошо…Попил молоко‑то? — вдруг спросила она строго, повинуясь внутреннему, только ей ведомому счетчику, который точно указывает, когда начинать, а когда кончать разговор.

— По этой дороге иди, — указала старуха на тропинку, ныряющую под низкие еловые ветви. — Главное, влево не забирай. А то на болото попадешь. Раньше там бабы клюкву собирали, а сейчас, поди, и пересохло все. Но зачем тебе среди кочек плутать? Выбирай правую тропку и через час–другой к реке и выйдешь.

Зыкин сунул руку в карман. По счастью карамельки, с помощью которых он боролся за чистый быт, были на месте.

— Вот, бабушка Павлина, вам подарочек, — он высыпал горсть упакованных в разноцветную фольгу, чуть подтаявших от жары карамелек в подставленный подол.

Тропинка прерывалась рытвинами, в иных стояла вода, и на глиняной почве ясно прослеживался след от велосипеда. Не обманула старуха. Он прошел почти километр, прежде чем встал столбом и буквально ударил себя по лбу: "Куда иду? Зачем? С травмированным котом разбираться? Ему надо в больницу поспешать, и с Сонькой беседу вести. Уж она‑то имя своего хахаля помнит! А когда имя на руках будет, тогда можно и дальше будет кумекать".