Чернее некуда

— Это миссис Кокбурн-Монфор так говорила.

— Глупая женщина.

— Я бы сказал в терпимых пределах.

— Ее мужу следовало бы временами поколачивать ее и не выпускать из дому, — произнес Громобой и разразился раскатистым смехом.

— Скажи, если я начну сейчас расспрашивать тебя о после, ты не очень расстроишься? Он тебе нравился? Был близким тебе человеком? Такие примерно вопросы.

Громобой провел по губам огромной ладонью, издал грудной, рокочущий звук и присел.

— Мне трудно на них ответить, — сказал он, наконец. — Что он был за человек? Как мы когда-то выражались — хлопотун. По вашим английским понятиям он поднялся наверх из низов. Из крестьянского класса. Одно время доставлял мне немало забот. Воображал, будто ему удастся совершить государственный переворот. Все это было довольно смешно. У него имелись определенные административные способности, но никакого умения властвовать. Вот такой от был человек.

Оставив без внимания этот пример нгомбванского снобизма, Аллейн заметил, что способностями посол, видимо, обладал немалыми, раз сумел достичь столь высокого положения. Громобой уступчиво махнул рукой и заявил, что его продвижению способствовали общие тенденции развития страны.

— Враги у него были?

— Рори, дорогой мой, в зарождающейся нации, такой как наша, у каждого, кто состоит при власти, имеются враги. Впрочем, никого определенного я назвать не могу.

— Его очень беспокоила твоя безопасность во время визита, — сказал Аллейн, на что Громобой прореагировал не совсем понятно:

— Да? Ты так считаешь?

— Да. Он звонил мне и Гибсону в среднем по два раза на дню.

— Вот тоска-то, — в лучшей школьной манере произнес Громобой.

— Особенно его волновал концерт в саду и гаснущий свет. Как, собственно, и нас.

— Он вечно суетился по пустякам, — сказал Громобой.

— Однако, черт побери, у него, как теперь выяснилось, были на то основания.

Громобой поджал крупные губы так, что они стали походить на две тутовых ягоды, и приподнял брови.

— Да, пожалуй.

— Как-никак, его убили.

— Тоже верно, — признал Громобой.

Никто не сравнится с негром в умении придать себе скучающий вид. Веки Громобоя почти сомкнулись, оставив приметными лишь две узеньких прорези, в которых сквозили белки глаз, губы обвисли, голова склонилась на грудь. Казалось, все тело его поникло. По всему было видно, что Громобой томится, и Аллейн, помнивший эту его манеру по прежним годам, сказал:

— Ну Бог с ним, не буду отнимать у тебя время. Нам все же нужно прояснить две вещи: во-первых, ты примешь помощника комиссара, когда он приедет?

— Разумеется, — не открывая глаз, пророкотал Громобой.

— И во-вторых. Ты по-прежнему не возражаешь против работы уголовной полиции внутри посольства, или предпочитаешь, чтобы мы убрались отсюда? Решать, разумеется, Вашему превосходительству, но мы были бы рады услышать что-то определенное.

Громобой открыл чуть налитые кровью глаза и прямо взглянул в лицо Аллейна.

— Оставайтесь, — сказал он.

В дверь негромко стукнули, вошел Гибсон — большой, бледный, явно готовый к тому, что придется оправдываться.

— Я очень извиняюсь, сэр, — сказал он Президенту. Приехал полковник Синклер, помощник комиссара. Он надеется, что вы его примете.

Громобой, не взглянув на Гибсона, ответил:

— Скажите моему конюшему, пусть проводит его сюда.

Аллейн направился к двери. Он успел заметить поданный ему Гибсоном знак — обнаружилось что-то новое и, видимо, важное.

— Не уходи, Рори, — сказал Громобой.

— Боюсь, что придется, — ответил Аллейн.

Снаружи, прямо в коридоре его поджидал мистер Уипплстоун, взволнованно теребящий галстук.

— Что такое? — спросил Аллейн.

— Оно, может, и не важно, — начал Гибсон. — Я тут побеседовал с человеком «Костара», который прислуживал в шатре.

— Коренастый, крепко сбитый, светловолосый?

— Он самый. Фамилия Чабб, — сказал Гибсон.

— Увы, — прибавил мистер Уипплстоун.

Глава пятая

После полуночи

I

Чабб стоял более-менее навытяжку, глядя прямо перед собой и прижав руки к бокам. Скромная ливрея «Костара и Кая» — кургузая темно-синяя куртка в обтяжку и брюки с золотистой эмблемой — очень ему шла. Коротко постриженные светлые волосы были аккуратно причесаны, румяная кожа уроженца одного из западных графств и голубые глаза придавали ему вид человека, проводящего много времени под открытым небом. Он так и не снял белых перчаток.

Аллейн согласился с мистером Уипплстоуном, что последнему лучше не присутствовать при допросе.

— Хотя, — заметил Аллейн, — у нас нет оснований полагать, что Чабб более тесно связан с происшедшим чем мой глупый братец Джордж.

— Я знаю, знаю, — ответил мистер Уипплстоун. — Конечно. Просто я предпочел бы, хоть это и нелогично, и глупо, чтобы Чабб вообще не прислуживал в этом несчастном шатре. Точно так же, как предпочел бы, чтобы он не подрабатывал у Шеридана и кошмарных Монфоров. Да и выглядел бы я там по меньшей мере странно, правда? Если не глупо. Пусть все идет, как идет.

Так что с Чаббом в кабинетике кастеляна оказались лишь Аллейн и неизвестный нам по имени сержант.

Аллейн сказал: