Черно-белый танец

Лишь вороны кричат. И где-то там, за переездом, угадывается деревушка.

Арсений направился в сторону жилья.

…Деревушка – три десятка домиков – выглядела нежилой. Ни единого человека ни на улице, ни в огородах. Ближние избы оказались заколоченными – видать, здесь жили москвичи, лишь летом использовали их как дачи. Только над парой домиков курился дымок. «Уж не разыграла ли меня проклятая старуха в подъезде Валентиновых? – мелькнула мысль. – Может, здесь и нет никакой шоферской жены? Может, подшутила надо мной шпионка с проспекта Мира? Или напутала?»

Арсений направился в глубь деревухи. Сапоги с чавканьем погружались в грязь, с чмоканьем вылезали из нее. Заборы, закрытые ставни, замки – полное запустение.

Наконец на задах одного из домиков он углядел шевеление. Подошел ближе. Тетенька с лицом и руками скотницы, бросив свое занятие, с неотрывным любопытством глядела на Арсения. Он подошел на то расстояние, с какого было прилично разговаривать, и крикнул через забор:

– Здравствуйте! А где Анфиса Валентинова живет?

– Сергевна-то?.. А вон в том дому с драной крышей. Са-амый крайний, у околицы. А ты кто ей будешь-то?

«Дед Пихто», – пробурчал про себя Арсений, досадуя на чрезмерную любознательность сельских тетенек, а вслух сказал:

– Знакомый я ей.

– Надо же. Вот не видала я у ней никогда знакомых.

– Значит, я первый буду… – весело ответил Арсений. – Дома-то она, Сергевна?

– Да дома. Где ж ей быть… Так ты увидишь ее сёдни?

– Надеюсь.

– Значит, скажи: Семеновна, мол, просила передать: хлеба в лабаз сегодня не подвезут. Завтра пусть идет. Не забудешь?

– Хорошо.

Арсений развернулся, почапал по грязи и чувствовал, что женщина еще смотрит ему вслед.

…Участок Анфисы Валентиновой – Анфисы, как выяснилось, Сергеевны

– выглядел нежилым. Ни шевеленья ни в доме, ни на огороде. Одно из окон, выходящих на улицу, забрано ставнями. На другом, правда, ставни открыты.

– Хозяйка! – крикнул от забора Арсений.

Нет ответа. Калитка оказалась не заперта. Арсений прошел внутрь двора. Откуда-то с задов дома вдруг разнеслись отчаянные крики поросенка. Арсений поднялся на крыльцо. Оно было двусторонним. Ступеньки вели с одной стороны к калитке, а с другой в огород. Крыльцо, как и дом, производило впечатление полузаброшенного, не знающего мужской руки. Выглядело оно прохудившимся, изломанным. Ступенька прогнила. Поверх прибит кое-как кусок фанерки – похоже, неумелой женской рукой.

Арсений дернул дверь дома. Заперто. Он постучал, крикнул: «Хозяйка!»

Опять тишина.

И вдруг – дверь распахнулась. В проеме показалась сухонькая, седая, растрепанная настороженная женщина.

– Чего стучишь? – весьма нелюбезно спросила она. – Чего тебе надо?

* * *

В то же самое время Эжен выходил из «свободной зоны» главного московского аэропорта.

Хорошо одетый и сильно нетрезвый. Мечта шереметьевских таксистов. Шоферы-идиоты, кажется, принимали его за иностранца. Вились вокруг, шептали в ухо с дурным акцентом:

– Mister! To center! Fifty dollars!

– Fuck you, – надменно отвечал Эжен.

Раз уж пытаетесь спикать по-английски – извольте понимать и ругательства.

Он решительно, будто в поисках личной «Волги», прошел сквозь стоянку.

Ни в одном городе мира поездка от международного аэропорта до центра не стоит полста долларов. Двадцать, максимум тридцать баксов. А немытая Россия с ее раздолбанными тачками и дорогами – требует пятьдесят. И за твой же полтинник в пути могут ласково попросить бумажник. А если не ограбят, то шулера по дороге подсадят… Эжен быстрым шагом дошел до выезда из аэропорта. Идти легко – кожаный портфель багажом не считается. Голоснул первую же «копейку», выезжавшую со стороны зала прилета. Дедуля в кепке – не бомбила, провожающий – согласился везти его домой за пять долларов. Еще и просиял…

За окном замельтешили унылые сараюшки и обшарпанные бензоколонки. На автобусных остановках ждали транспорта красивые женщины – в уродливых платках, в разбитой обуви… Родина, мать ее. Надо выпить за возвращение.

В портфеле звенели бутылочки «ноль однушки», сувенир от смазливенькой стюардессы. Сунула на прощание. Угостила опивками от настоящих буржуев, летевших в Союз первым классом. Чего они, спрашивается, здесь забыли?..

– Возьмите, месье! – шепнула стюардесса. – Выпьете за мое здоровье! – То ли понравился он ей, то ли пожалела она его, потому что он в Россию летит.

Эх, за здоровье такой цыпочки нужно выпить виски.

Эжен свернул бутылке-малютке горлышко, сделал добрый глоток… Водила уважительно принюхался, пробормотал:

– Водка так не пахнет.

– Возьми. – Эжен щедро сыпанул на торпеду остальные бутылочки.

– Это что ж такое за мелочовка-то? – удивился дедок.

– В самолете бесплатно дают. – Эжен не стал уточнять, что дают бутылочки только пассажирам первого класса. А советские люди первым классом не летают. – Джин, «Кюрасао», «Амаретто» – небрежно перечислил он. – Приедешь домой – попробуешь.

– Спасибо, – растрогался дедок. – Я тебе тогда скидку дам.

Эжен едва не рассмеялся.

– Ладно уж. Вези без скидок. Только ямы не собирай. Укачивает.