Черное Копье

Он кричал им – они не слышали. Они защищались от принесенных им известий, потому что иначе пришлось бы круто рушить такой уютный строй своей повседневной жизни; будущее несло неведомые опасности – и они отгораживались от этого будущего, надеясь… на что? Этого хоббит понять был не в силах.

– Вы говорите о наступлении великой армии Востока, – продолжал нобиль.

– Но ни один из наших разведчиков в тех краях не подтверждает этого. Вы говорите о выступлении в поход сил тех, кто живет в Мордоре, – наша стража на перевалах доносит об обратном. Вы говорите о сборе ополчений Харада – но мы не слышали ничего об этом! И вы ссылаетесь на тех, чьи слова мы никак не в силах проверить – вроде вашего Великого Орлангура, например.

Почему же король должен верить вам?

– Неужто ничего из сообщенного нами не согласуется с тем, что известно вам? – хрипло произнес Торин. – Ну а что вы можете сказать о ваших Палантирах? Что видно в этих Великих Камнях?

Нобиль ответил не сразу; сперва он бросил быстрый взгляд на короля.

– Никто не вправе требовать ответа, – гордо провозгласил он мгновение спустя. – Палантиры принадлежат королю. Он и только он один может смотреть в них. Он один знает, что с ними. А ответов король не дает никому, запомни это, почтенный гном, если хочешь, чтобы тебя дослушали до конца.

«Одному Дьюрину ведомо, – подумал в тот миг хоббит, – чего стоит Торину удержаться от какой-нибудь дерзости в ответ!»

– И все же я бы не отбрасывал так сразу принесенные послами вести, – повинуясь новому знаку короля, наконец вступил в разговор герцог Этчелион.

– Подвергать сомнению их источники мы можем, но самих послов – нет, как и чистоту их намерений. Эльфы есть эльфы, и гномы есть гномы, и невысоклик – плоть от плоти своего народа, никогда не служившего Тьме. Можно не верить им – но проверить их слова мы обязаны. Имя почтенного Теофраста Арнорского, великого хрониста наших дней, хорошо известно всем присутствующим – в этой части рассказ послов точен. Мы можем сомневаться в существовании того, кого они именуют Великим Орлангуром, но мы не имеем права недооценить опасность. Лучше уж ее переоценить. Правы те, кто считает, что в речах гостей наших слишком много неясностей, но это еще не доказательство того, что никакой опасности нет вовсе. И если позволено мне будет сказать, что думаю… – Герцог вопросительно посмотрел на руки короля.

Пальцы чуть заметно шевельнулись – очевидно, это был знак разрешения, потому что Этчелион продолжал:

– Я бы все-таки поднял часть войск – скажем, полки Эрендура и Арминадила из северного крыла – и двинул бы их к границам, занять засечные черты в Северном Итилиэне. Полки Элкариовона и Бербеорна вместе с конными сотнями Анориэнских земель составили бы вторую линию…

Старый нобиль почти подпрыгнул от негодования. Одно движение королевских пальцев, и Этчелион осекся на полуслове – заговорил нобиль:

– Воистину меня удивляют слова почтенного герцога! Разве неведомо ему, сколь шаток мир в степях? Сколь воинственны кланы истерлингов? Страх перед мощью великого Гондора принудил их отрекаться от больших набегов – но разве он поубавил в них черной безоглядности? И вполне способны они, прознав о движении наших полков к границам, счесть этот маневр за готовящееся вторжение и, опасаясь переноса войны на свои земли, самим двинуться на нас. Мир – величайшее из благ, дарованное человеку. Неужто почтенный герцог подвергнет такому кровавому испытанию благополучие нашего государства?

Королевского знака молчать нобиль не получал, однако запнулся, то ли считая, что высказал все, что хотел, то ли попросту сбился с мысли.

Несколько мгновений в зале царила тишина, но затем король разрешил говорить Этчелиону.

– Почтенный Неарнил полагает, что движение наших войск к границам вызовет ответный удар истерлингов, поскольку черного неистовства в них не поубавилось, не так ли?

Фолко обвел взглядом зал и невольно сжался – по лицам он видел, что все или почти все на стороне старого нобиля.

– Но раз так, – невозмутимо продолжал герцог, – то опасность их вторжения, пусть и небольшая, существует все равно. Истерлинги копят силы, добрые чувства к Гондору не спешат укорениться в их душах. Рано или поздно настанет день, когда застарелые обиды, – а люди степей их, как известно, не забывают и не прощают, – когда эти обиды толкнут их на большую войну.