Чёрное на чёрном

«Боги, я уже твёрдый, — он сказал это игриво, притягивая меня, но я ощутила искру правды в его словах. Когда я не ответила, его мысли сделались резче. — Что такое? Что не так, Мириам?»

Я подавила свою реакцию на такое сильное ощущение Блэка.

Я также подавила свою реакцию на его откровенную ложь.

Покачав головой и не ответив ему по-настоящему, я уставилась в тёмный потолок, лишь смутно освещённый луной. Здесь, в его пентхаусе, я находилась достаточно высоко, чтобы сюда не доставал свет других зданий.

«Ты в моей квартире?» — послал он.

Этот жар в нем усилился, обвиваясь вокруг моего тела.

Когда я закрыла глаза, впуская его, его присутствие сделалось более тянущим, его тоска превратилась из средства отвлечения для меня в более настоящее чувство. Эта тёплая привязанность превратилась в ноющую боль, которую Блэк называл «болью разделения».

Он говорил, что видящие испытывают такую боль, когда хотят секса.

Он говорил, что иногда дело даже не в сексе — такая боль может возникать из-за привязанности или просто желания более глубокой связи с кем-либо, сексуальной или нет. Дети, слишком рано разлучённые с родителями, тоже испытывали эту боль. Братья и сестры, потерявшие братьев и сестёр, тоже могли её испытывать. Ей подвержены близкие друзья, а также любовники и семья.

Он говорил, что эта боль может являться более общим желанием привязанности, связи, физического контакта. Он говорил, что иногда это может относиться к конкретному человеку.

В нашем случае, как признался Блэк, было и то, и другое.

Теперь я почти привыкла к этому ощущению.

В отличие от обычной физической боли эта ощущалась скорее как смутная смесь боли, желания и даже одиночества. Иногда эта боль становилась такой сильной, что я не могла есть. Я помнила, что испытывала такое, когда умерла Зои. Я помнила, как училась сдерживать это после смерти родителей.

Чем бы это ни было, в последнее время это становилось хуже. Для меня, по крайней мере.

«Боги, Мири,

 — послал Блэк, как будто услышав меня. — Ты понятия не имеешь, бл*дь, как сильно мне хочется быть там…»

Его слова вновь вызвали воспоминание о том, что я видела буквально минуты назад.

«У тебя там день?» — спросила я.

«Да… — я видела, как он взглянул на наручные часы. — Одиннадцать-тридцать. Близится к полудню… — я видела, как он зевнул в моем сознании, зная, что это тоже нарочно, хотя он действительно устал, устал сильнее, чем признавался мне. — У меня была долгая ночь. Наблюдал. А что?»

Я отметила информацию, взглянув на свои часы.

Он никогда не был так небрежен. Он действительно устал.

«Ты дома, в квартире? В том месте с камином?»

«Да, — его мысли сделались настороженными. Я чувствовала, как он прокручивает то, что сказал мне и о чем я спрашивала. Его разум сделался ещё настороженнее. — А что?»

Я вздохнула, теребя подвеску на шее.

«Ты знаешь, что, — я не ждала его ответа, но решила покончить с этим дерьмом. — Слушай, я знаю, где ты. Я, бл*дь, вижу тебя, Блэк. Прямо сейчас… большую часть времени, если ты хочешь знать правду. Я вижу больше, чем говорила тебе. Я все это время видела больше. Я чувствовала больше, и не только то, что ты хотел мне сообщать…»

Я снова поколебалась, теребя подвеску.

«С меня хватит. Я больше не жду, понятно? Я не могу этим заниматься, Блэк. Я просто больше не могу сидеть и ждать тебя. Так что после сегодняшнего дня я не стану этого делать. Мне нужно, чтобы ты это знал».

Молчание.

В этот раз настоящее молчание.

Образы Ника промелькнули в его сознании. При других обстоятельствах это заставило бы меня рассмеяться. Не потому, что это смешно — я знала, что у него паранойя по поводу Ника. Я также знала причины этой паранойи, и по большей части это моя вина.

Но Ник был настолько далёк от того, о чем я сейчас думала, что мы с Блэком как будто вели два разных разговора.

Я чувствовала, как он перебирает мои слова и раскладывает их на части. Я ощутила, как усиливаются его страх и ревность, пока он пытался решить, о чем именно я ему говорю.

«О? — небрежно послал Блэк. — Можешь пояснить это, док?»

Я покачала головой, но не в ответ на его вопрос.

Или, возможно, в ответ на вопрос, который он не задал.