Черное солнце, желтый песок

Он плохо спал, и знал почему. На его столе в гостиной лежал его мобильный, напоминавший ему, что его сестра неоднократно звонила накануне. Он не отвечал на ее звонки. Они никогда не понимали друг друга. Они были настолько разными, насколько это возможно для двух людей, и во многих отношениях он считал, что их давнее отчуждение было неизбежным с самого начала. И все же он не мог избавиться от ощущения, что они подвели друг друга. Но если Дана и чувствовала что-то подобное, она не выразила этого. и было крайне маловероятно, что она это сделала. Нерешительность не была частью ее характера. Хотя их личности резко отличались друг от друга, это само по себе не было причиной их отчуждения. Порывистость и вспыльчивость Даны были качествами, которые Марат всегда принимал в своей жизни, даже когда они были детьми. Он принял их с самого начала, и даже находил их восхитительными, когда они принимали форму праведного негодования. Когда дело доходило до этого, ее редко обижали. Серьезные разногласия возникли гораздо позже, когда они вместе учились в Евразийском национальном университете. Это было в очередной разгар национализма в Казахстане, и Дана оказалась втянутой в тусовку столичных радикалов. Она работала в группе правозащитников, которая вела борьбу с полицейскими репрессиями в провинции. В те годы в университете был большой контингент русскоязычных студентов, и Дана с готовностью приняла их пламенные призывы. Но Марат упорно отказывался вмешиваться и принимать на себя то, что она настаивала, было его моральной ответственностью. Она безжалостно изводила его на протяжении всей аспирантуры, пытаясь втянуть в различные политические движения. Как и многие радикалы в течение этого беспокойного периода, она не могла терпеть молчания. Окончательный раскол произошел вскоре после того, как они оба получили дипломы и покинули страну, уехав из Казахстана в Россию. Они поселились в одном и том же городе, Санкт - Петербурге. Марат уже отслужил в казахской армии, стал начинающим журналистом, а Дана стала преподавать политологию в частном колледже, но не забывая старые связи и посвящая все свои деньги и время революционным идеям, живя по сути на две страны.

Как-то раз они вернулись домой в Казахстан, чтобы отметить семейный праздник в воскресенье, и Дана, приехав в отвратительном настроении, начала разглагольствовать о семье и провоцировать Марата во время ужина. Она обвинила его в том, что он не любит свой собственный народ. Она называла его трутнем, безвольным, потому что он не заботился о своем собственном народе, который страдал от несправедливости на своей родине, в то время как он принимал как должное легкую жизнь, которую дала ему судьба. Это была та риторика, которую он терпеть не мог, и в конце концов он ответил. К этому времени он уже забыл свои собственные слова, но помнил, что они бушевали друг на друга, бросая проклятия и обвинения через стол, пока его отец не остановил их. Но он опоздал: они сказали слишком много. В своем гневе они зашли слишком далеко, сказав слова, которые всегда причинят боль, это никогда не могло быть отменено извинениями или слезами. Они больше никогда не могли видеть друг друга прежними глазами, и никогда не видели. Затем, позже в том же году его родители погибли в автокатастрофе на извилистой горной дороге в районе Темиртау во время их ежегодной поездки в Караганду, чтобы навестить семью его матери. Они с Даной вместе приехали, чтобы привезти тела. Они поехали сели на поезд до Темиртау. Они ехали на юг в молчании. Возвращаясь ночным поездом с телами своих родителей в багажном вагоне позади них они разговаривали. Он и Дана были сильно потрясены смертью его родителей, зная, как они были опечалены их недавним разрывом. Ему было ясно, что Дана чувствует себя виноватой, хотя она никогда не сможет найти слов, чтобы выразить это. Они сидели вместе в пустом вагоне, пили ее теплую водку из алюминиевого термоса и смотрели на проплывающую в лунном свете степь. Дана пила много, даже в такой момент, и вместо того, чтобы стать сдержанной, как она обычно делала, когда пила, она стала болтливой. Она призналась, как всегда подозревал Марат, что была падчерицей его родителей. Не имеет значения, сказала она, что их воспитывали совершенно одинаково. Это действительно никогда не могло быть прежним и никогда не было.

-Ирония судьбы, - произнесла она, обеими руками поднося ко рту кружку с водкой, но не выпивая, - я казашка, кузина Анжелы: у нас одна кровь, она воспитывала меня с младенчества, как собственного ребенка, и любила меня так сильно, как только может любить любая мать. Но по темпераменту, по духу - дочь Давида, хотя во мне нет ни капли грузинской крови, - Марат не отвечал. Она говорила бесконечно, катарсически. - Ты как Анжела, - продолжала она. -Насквозь азиатский, притворный, сдержанный, хитрый. Я как Давид: импульсивная, пылкая, взрывная. Между тобой и мной всегда была пропасть.

- Да, - сказал он, глядя в окно, - я знаю это.