Черное солнце, желтый песок

- Я очень любила его, он захватил мое воображение. Те книги, которые он читал нам, когда мы были детьми, Он мог бы стать актером. Черт возьми, он был актером! Он играл главную роль в моей жизни, до самого конца. - Она улыбнулась, затем позволила улыбке угаснуть и отхлебнула из кружки. - Трудно представить их немыми там, в этих ящиках.

- Не думай об этом, - сказал он.

- Как же, не думай о белой обезьяне! - огрызнулась она, но тут же спохватилась. - Черт. В любом случае я рада, что он видел нас обоих успешными. Это много для него значило. В этом отношении я ему была ближе. Он думал, что образование спасет мир. Что ж, он действительно сделал нас грамотными и научил думать. Бедная Анжела, она плохо выглядела в морге. Я не могу перестать думать о том, как она врезалась в приборную панель и что произошло с ее головой после этого. Она была самой красивой женщиной, которую я когда - либо видела. Все так говорили, не так ли? Черт, она была прекрасна.

Марат слушал, что она говорит. Он предпочел бы остаться один, но Дана повела их на экскурсию в прошлое. Она вспомнила, какими были его родители, когда они со Даной были маленькими детьми: она вспомнила ежегодные летние поездки, которые они вчетвером совершали в Караганду, чтобы навестить семью его матери с тетей и дядей Даны. Она вспомнила среднюю школу, когда решила отстаивать свою независимость и начала называть их Давидом и Анжелой, и как его мать была обижена тем, что, по ее мнению, было актом отказа, и как Давид смеялся над ее мужеством. Она вспомнила непростые годы, когда Давид завоевал национальную известность благодаря освещению организованной преступности в республике и как крупнейший столичный медиахолдинг пытался нанять его, но он отказался. Она рассказывала о днях учебы в колледже, не так уж далеко в прошлом. В памяти Даны это был ночной поезд, и Марату стало жаль ее, что за этим окном было не менее темно, чем в казахской степи.

Это было десять лет назад. Хотя они жили в одном городе, за прошедшие десять лет он редко видел ее, время от времени только отмечая дни рождения, новый год и годовщину смерти их родителей. Но они больше никогда не говорили о ее работе в русскоязычной диаспоре Казахстана, в те периоды, когда возвращалась на родину. Она ушла в подполье. Теперь она была еще серьезнее, ставки были выше. и она видела мудрость в благоразумии. Затем, в последнее время, она звонила ему под предлогом "необходимости с кем-то поговорить". Они несколько раз обедали вместе, и она иногда упоминала о своей работе с группой в городе, которая поддерживала "определенные политические движения" в Казахстане. Она стала утонченной, собранной, она теперь была менее склонна к риторике, и он счел ее очевидное желание бесстрастно поговорить с ним трогательным проявлением уважения, нехарактерного для Даны, которую он всегда знал. По какой-то причине она пыталась положить конец их напряженному перемирию за последние десять лет. Их неловкие совместные ужины два или три раза в год не доставляли удовольствия ни одному из них, и он часто задавался вопросом, почему они продолжают это делать. Теперь она хотела сократить разрыв, который вырос между ними, и он обнаружил, что сдерживается. Он был подозрителен и зол на себя за свой цинизм.

Побрившись, он быстро оделся, запер входную дверь и трусцой пробежал три квартала до автобусной остановки. Он опоздал на работу в третий раз (включая сегодняшний) из последних двух недель и с облегчением вспомнил, что его машина будет готова в гараже автомастерской в полдень. Он добрался до угла как раз вовремя, чтобы поставить ногу на скамейку и завязать шнурок, прежде чем автобус с ревом остановился под деревьями. Марат вошел в дверь. и водитель отъехал от тротуара, когда он предъявил проездной. Схватившись за блестящие хромированные стойки, Марат замешкался перед тремя коренастыми смуглыми азербайджанками в яркой бесформенной одежде, сгрудившимися стеной в передней части автобуса. Они замолчали согласованным рефлекторным действием, и стали ждать, когда он выберет свое место. Он прошел мимо них по проходу и сел у задней двери. Единственным человеком в автобусе, кроме женщин, был мужчина средних лет, сидевший через два места от него через проход. Он был маленький, эдакой грушевидной формы и был одет в светло-серые брюки и летний плащ с пожелтевшей белой рубашкой, расстегнутой на шее. На его коленях лежал серый кот английской породы в красном ошейнике, пристегнутый к ошейнику поводок мужчина держал намотанным на руку.