Черноморский набат

Трагичней всех оказалась судьба маленького 8-пушечного кирлангича капитана Стратти. Окруженный со всех сторон, он сдался в плен. Но не знавшие милосердия алжирцы сразу же казнили часть команды, остальных бросили в трюм, чтобы казнить уже в Константинополе.

После боя Саит-Али подошел к островам Зеа и Андрос, где соединилась с эскадрой Мустафы-паши, не участвовавшей в сражении. Затем алжирцы и турки устроили резню жителей обоих островов.

Несколько дней стояла эскадра у Зеа. Турки обшаривали остров, заглядывая во все пещеры и расщелины в поисках спрятавшихся греков, грузили на свои корабли богатую добычу: оружие, припасы, продовольствие – все, что было ранее захвачено корсарами. Укрепления, построенные корсарами, турки срыли, а находившиеся там пушки перевезли на свои суда.

Качиони меж тем с тремя уцелевшими кирлангичами и одной полакрой укрылся на острове Цериго.

26 октября 1790 года состоялся торжественный вход алжирской эскадры в Константинополь. Селим приказал праздновать первую морскую победу своего царствования как великий праздник. Ворам и должникам было объявлено прощение, а бедноте бесплатный плов. Встречая корабли Саит-Али, со всех крепостей Константинополя палили из пушек.

Свидетелем расправы над греческими моряками был капитан 1-го ранга Тиздель, сдавший три года назад туркам свой корабль «Мария Магдалина». Селим велел вывести русских пленных офицеров из тюрьмы, чтобы показать расправу над пленными корсарами.

Из письма Тизделя Потемкину: «После происшедшего сражения в Архипелаге между турко-барбаресцами с нашими крейсерами майора Ламбро Кацонием. Первая будучи в несравненном количестве судов против второго, имела счастие захватить 111 человек в полон, в том числе лейб-гренадерского полку капитана Егора Палатино, посланного от господина контр-адмирала Гибса с повелением к оному господину майору Качиони и четыре маленьких судна. Барбересы, возвратившись в сию столицу, праздновали оную победу целых пять дней беспрерывною пушечную пальбою и в пятый день отрубили шестерым человекам головы в присутствие самого султана, повеся при том по всем судам на рейнах двадцать человек, имея перед ними повешанный Всероссийской державы флаг, и с таким позорищем входили они в адмиралтейство. Не довольствуясь и сим, на другой день взяли из тех же новоприведенных из сей тюрьмы двадцать человек, и отрубили им головы, по всем воротам Константинопольской крепости. В числе тех 46 человек казненных были многие офицеры и некий капитан Герасим Калига, который еще сей чин заслужил в прошлой войне, а прочие при настоящей…»

Итак, главные силы Качиони были уничтожены. Но предприимчивый корсар и не думал сидеть сложа руки. Уже к середине года он начал новые рейды, топя и захватывая турецкие суда. Поэтому, несмотря на громкие клятвы Саит-Али, что с корсарами покончено навсегда, Селиму пришлось держать в Архипелаге два линейных корабля и два десятка мелких судов.

Потемкин не без гордости писал Екатерине: «Порта, встревоженная его (Качиони. – В.Ш.) предприимчивостью и мужеством, старалась уловить его разными обещаниями, которые он отверг с презрением. В самой неудаче высказывает он неустрашимую смелость. Он потерпел в этом сражении с турками, но сам почти со всеми спасся и, оправясь, пойдет опять. Он один только дерется».

За храбрость и верность России Качиони был пожалован полковничьим чином и орденом Святого Георгия.

– Что ж, – заявил Качиони, узнавши о награде. – Я не привык быть в должниках, а потому скоро турки снова услышат мое имя!

Слова у старого корсара не расходились с делами. Уже спустя несколько дней он лихой абордажной атакой захватил две вооруженные шебеки. Вскоре под его началом снова была целая флотилия. Одно имя Качиони влекло к нему всех, кто жаждал драться с турками со всего Средиземноморья. Базой возрожденной флотилии стал остров Итака.

– Я сейчас, как вечный странник Одиссей! – говорил Качиони своему помощнику Николаю Косими. – А потому скоро снова подниму паруса и отправлюсь в новое плавание за неведомым!

Между тем в Петербург и Яссы продолжали множиться доносы на неуживчивость и строптивость старого корсара. Уставший от всех этих дрязг, светлейший велел прибыть в Петербург для полного отчета контр-адмирала Гибса, а самому Качиони ехать в Вену, где ждать прибытия туда князя Потемкина для всех объяснений.

Не желая накалять и без того не простую обстановку, Качиони, оставив флотилию на верного Касими, отправился вместе с верной охраной в Вену.

* * *

Еще в марте для получения инструкций в Яссы к светлейшему был вызван из Севастополя контр-адмирал Федор Ушаков. По пути он завернул в Херсон, чтобы порешать дела с интендантами, а заодно проведать старых приятелей. Перво-наперво увиделся со старым другом и однокашником по Морскому корпусу бригадиром Голенкиным, в адмиралтействе херсонском уже несколько лет сидевшим.

– Эх, Федя, завидую я тебе белой завистью! – вздохнул тот, после приветствий взаимных. – Знал бы, как войны чернильные надоели, хоть в петлю лезь!