Черные и белые(Повесть)

Сталтманис вздрогнул. Имя начальника уездной полиции подействовало на него, как удар плетью. Капитан обмяк. Он понял: листовки на участке, в камере — это уж и на самом деле слишком! Стоит узнать об этом уездному начальству, и тогда ему, Сталтманису, не останется ничего другого, как взять веревку и повеситься. Иначе полковник Краузе съест его без соли.

— Господин капитан! — прервал размышления начальника полиции отец Валдиса. — Я повторяю: дайте мне бумагу и чернила!

— Подождите, подождите, господин Цериньш, — неожиданно вежливо заговорил капитан. — Мы все выясним…

— Тут нечего выяснять! — продолжал наступать Цериньш. — Мы требуем освободить нас! Мы не хотим читать ваши листовки! Иначе…

— Хорошо, подумаем… — Начальник полиции сел за письменный стол, чтобы продолжить разговор, но вдруг увидел разбитое окно и белый сверточек рядом с чернильницей. Он схватил его, развернул и как ужаленный вскочил на ноги: — Черт возьми! И здесь прокламации!

— Ну вот, видите! — рассмеялся отец Валдиса.

Капитан покраснел как рак. Распахнув двери кабинета, он дико заорал:

— Дежурный!..

— Слушаю, господин капитан!

— Кто вчера охранял участок?

— Полицейский Румба.

— Арестовать!

Через час Цериньш и ребята были освобождены. А отцу Бруниса начальник полиции сообщил, что его — распространителя коммунистической литературы — завтра перешлют в уездную тюрьму. У Сталтманиса возник свой план: к тем нелегальным книгам, которые нашли в квартире Дзениса, присоединить еще несколько листовок, записать об этом в протоколе и всю вину свалить на слесаря. В таком случае можно было бы ожидать от Краузе не строгий выговор, а сердечную благодарность. Но другие события перечеркнули «великолепный» план Сталтманиса.

Цериньш, вернувшись домой, поспешно переоделся, сунул в карман бутерброды и ушел на работу. Жене, которая обрушила на него целый поток вопросов, он сказал только три слова:

— Все в порядке!

Генерала и Профессора мы встретили как героев. Девчонки преподнесли им цветы. В сарае состоялось короткое совещание, на котором Валдис «доложил» о событиях в полицейском участке. Брунис дополнил его доклад, показав при этом на своих ребрах несколько синяков, или, как он сам выразился, «памятные знаки» от кулаков полицейских. А командир, загадочно улыбаясь, выразил нам благодарность за героическую «работу» в прошлую ночь. Мы поняли всё и подмигнули друг другу. Генерал сообщил еще, что завтра рано утром все стрелки должны собраться в нашем дворе. Потом мы проводили Бруниса в Задвинье, то есть домой.

…Наступило утро исторического дня. Город молчал, как перед бурей. Ни в одной квартире, ни в одном учреждении не раздавались телефонные звонки; на центральной станции испортился главный коммутатор. Механик — светловолосый парень, друг Паула Цериньша, усмехаясь, искал неисправность и рассказывал молодым телефонисткам анекдоты. Дежурившие на станции полицейский и начальник вокзала были разоружены и арестованы. В кабинете начальника вокзала у радиоприемника сидел деповский токарь Себрис, отец Пипина. Вокзал был окружен рабочими. Железнодорожники к работе не приступали. Молчали паровозы, спокойно дремали вагоны, в сером здании ремонтных мастерских не шумели станки, не стучали кузнечные молоты, не мелькали огни сварочных аппаратов. Люди в черных комбинезонах стояли и ждали. Иногда они переговаривались, иногда смеялись и шутили. Прошел час, два, и вдруг на втором этаже раскрылось окно, в нем показалась голова токаря Себриса и зазвенел его счастливый голос:

— Есть!.. Вся власть в руках рабочих и трудового крестьянства!

Прогремело многоголосое «Урра!», и лавина железнодорожников и рабочих депо двинулась с места. Над головами, словно подброшенное ураганом, взвилось красное знамя.

Колонна двинулась в сторону Рижской улицы, к центру города. Паул Цериньш, раскрасневшийся и взволнованный, махнул кому-то из рабочих рукой. Из первых рядов колонны вышли три токаря. Отец Валдиса вытащил из кармана револьвер и, проверив его, спокойно сказал:

— Пошли! Нельзя медлить!

Выбрав самый короткий путь — по улице Озолу, — в полицейский участок побежали четверо рабочих.

Начальник полиции снова допрашивал Арвида Дзениса. Говоря откровенно, капитан скучал, потому что план о пересылке слесаря в уездную тюрьму у него созрел давно, нужно было только собрать все документы и написать последний протокол. Поэтому Сталтманис, дымя душистой сигарой, медленно задавал арестованному вопросы:

— Вы коммунист?

— Да, коммунист! — спокойно отвечал Дзенис, но в ответе его звучали сила и гордость.

— В ваших запрещенных книгах найдены листовки, которые вчера были распространены в городе. Что вы скажете на это?

Арвид, разгадав коварный план капитана, улыбнулся.

— Скажу, что листовки в мои книги положили вы, — невозмутимо промолвил он.

— Кто вам поверит! — зло усмехнулся Сталтманис. — У меня есть целых пять свидетелей, которые участвовали в обыске. Вот их подписи.

— Напрасно стараетесь, господин капитан! — Голос Дзениса стал более резким. — Любому мальчишке ясно, что ваши дни сочтены!

— Вы убеждены в этом? — ехидно осклабился капитан.