Черные комиссары

Несколько румын пытались отойти от берега на продырявленной шлюпке, но, вброд, почти вплавь, добравшись до них, Гродов успел запрыгнуть на корму. Схватившись в рукопашную с одним из беглецов, он вместе с вражескими солдатами оказался в воде. Двое принялись уходить вплавь, но с третьим капитан все же схватился. Уже бросаясь к шлюпке, морской пехотинец успел сунуть пистолет с пустым магазином в карман, и теперь, мощно отстранив руки врага, которые тянулись к его шее, таранным ударом головой сбил его с ног. Навалившись на десантника всем телом, капитан попросту утопил уже захлебывавшегося врага, ударив его кулаком в кадык.

Оказавшись на глубине и поняв, что вплавь ему не уйти, один из румын рванулся назад, к комбату, но достаточно было взмаха руки подоспевшего Малюты, как в грудь врагу, почти по самую рукоять, вошел нож.

– Как воюем, кабальеро? – поинтересовался он то ли у комбата, то ли у присевшего у борта шлюпки сержанта Жодина. Не обращая внимания на то, что кровь уже залила весь рукав одессита, тот перезаряжал подобранную на мелководье винтовку.

– Учимся понемножку, – последовал рассудительный ответ сержанта. – Вон немецкий автомат на мелководье, рядом с немцем, попробуй разобраться.

– Ножом – оно, конечно, сподручней, – неохотно потянулся к трофею Малюта. – Жаль, что только что румыну свой последний подарил.

Подобрав автомат, он так и затаился в небольшом, выбитом весенними паводками гроте, чтобы короткими очередями отстреливать тех, кто все еще пытался цепляться за берег или же искал спасения в быстром течении реки. К нему же переметнулся и Жодин. Вместе они перебежали к оврагу, из которого, словно из окопа, можно было встречать огнем новую волну вражеских шлюпок.

18

Схватив оставшуюся в шлюпке винтовку, капитан присел за ее правым бортом, у самой кормы этой старой рыбачьей посудины, и быстро осмотрелся. Несколько переполненных румынских баркасов уже поворачивали назад, едва достигнув середины. Справа и слева от него, по кромке берега, порой уже находясь по грудь в воде, морские пехотинцы продолжали рукопашные схватки; а те из румын, кому удалось вырваться из круговерти контратаки, пытались уйти: кто – на шлюпке, а кто – на плоту.

– Рота, огонь по плавсредствам! – прокричал комбат, заметив, что многие пехотинцы то ли слишком увлеклись схватками, сражаясь саперными лопатками или просто голыми руками; то ли уже неспешно поднимались по склону походкой победителей. – Огонь по шлюпкам и плотам!

Однако те и другие словно забыли о своих винтовках и ручных пулеметах, о гранатах, наконец, которыми тоже можно было поражать плоты. Они вели себя так, словно участвовали не в ожесточенной контратаке с высадившимся на их берег врагом, а в драке с парнями, прибывшими из соседнего заречного села.

«Оказывается, этому – как вести себя во время рукопашных – тоже следует учиться!», – мелькнула у капитана мысль, которая не помешала ему тут же снова включиться в бой.

Первые две пули вошли в гущу врагов, скопившихся на плоту. Третью он хотел вогнать в румынскую шлюпку, но, оказавшись по ту сторону кормы, увидел, как из соседней заводи к нему спешат трое немцев в черных мундирах, скрывавшиеся до этого в небольшом полузатопленном гроте, прикрытом сверху каменным карнизом. Бежавший впереди, с пистолетом в руке, офицер заметил притаившегося у кормы Гродова, но в утренней дымке, очевидно, принял за своего. Даже после того, как одного его спутника снял оказавшийся по ту сторону заводи матрос, а другого застрелил из винтовки сам капитан, офицер не понял, что происходит и продолжал кричать по-немецки:

– Отходим! Спускай шлюпку, отходим!

– А вот ты мне как раз и нужен! – по-немецки проворчал капитан, и в тот момент, когда десантник ухватился за борт, бросился ему в ноги. – В качестве «языка», естественно, – врубился кулаком в переносицу уже поверженного противника.

С появившегося над рекой самолета противника, очевидно, передали, что плацдарм ликвидирован, а десант уничтожен, но, прежде чем румынские пушкари открыли огонь по прибрежью на их участке, морские пехотинцы, по приказу Гродова, успели подобрать своих убитых и раненых, а также трофеи, и отойти в окопы. Около двадцати пленных, добытых его бойцами, комбат затем великодушно передал лейтенанту-пограничнику, который подошел к нему, чтобы выразить свое восхищение рукопашным боем морских пехотинцев.

– Но это же ваши пленные! – несказанно удивился лейтенант такой щедрости. – За них ведь и до ордена не далеко. Что же вы их нам-то дарите?

– А мы во время следующей атаки противника еще столько же возьмем.

– Не хотите возиться с ними, так и скажите, – заподозрил какой-то подвох в их щедрости этот совсем еще юный лейтенантик, который, очевидно, только начинал свою службу на границе. Представляясь, он назвал какую-то замысловатую фамилию, которую комбат не только не запомнил, но изначально не разобрал значение самого слова.