Черные комиссары

– Причем какие удары! – не удержался комендант сектора береговой обороны Просянов. – В первый же день мы дали румынам на себе ощутить, что такое война. И намекнули на то, как им придется расплачиваться за дурость своих правителей.

Совет проходил в кают-компании подземного флагманского КП, но даже сюда долетал тяжелый гул вражеских бомбардировщиков, которые, обходя город с юга, а значит, держась подальше от зенитчиков, звено за звеном уходили на восток, в сторону Днестра.

– Потери противника сейчас уточняются, если только их вообще возможно окончательно уточнить, – молвил командующий, переждав прохождение последнего звена. – Понятно, что у нас тоже появились потери, однако мы добились главного: ни один солдат противника на нашем участке границы не закрепился, ни одного корабля, ни одной корабельной команды мы не потеряли. В приказном порядке отмечаю исключительное мужество и стойкость всех подразделений, которые держат оборону по берегу Дуная. Сегодня же будет издан соответствующий письменный приказ, – красноречиво взглянул он на сидевшего рядом с ним за столом начальника штаба флотилии.

И капитан второго ранга Григорьев тут же утвердительно кивнул. По привычке, он натужно выворачивал свою мускулистую шею, чтобы постоянно, пусть даже с неудобного положения – со стороны и снизу вверх – видеть лицо командующего, следить за его выражением и улавливать взгляды, порой неприметные для всех остальных. И, похоже, что ему это удавалось.

– Радиограмма командующего флотом, – вполголоса успел он подсказать Абрамову в те несколько секунд, когда взгляды их встретились.

– Именно о ней и собирался сказать, – слукавил контр-адмирал и принялся нервно перебирать бумаги, которыми была усеяна половина стола. Сразу же бросалось в глаза, что обращаться с ними старый моряк так и не научился. – Впрочем, я и так дословно помню ее текст, – объявил он, отчаявшись найти нужный листочек, который, очевидно, остался в его наземном кабинете.

– В случае чего – подскажу, – вполголоса пробубнил Григорьев, подбадривая адмирала. – Когда вчера я доложил Военному совету флота о действиях подразделений флотилии по отражению натиска врага, тут же поступила радиограмма за подписью командующего флотом вице-адмирала Октябрьского. Текст ее короткий, но важный: «Молодцы, дунайцы! Бейте врага по-черноморски. Октябрьский». Так что с первыми победами вас, товарищи командиры.

– Ура, товарищи! – тут же отреагировал начальник штаба. И зал тоже ответил ему разноголосым, вразнобой, недружным, зато громким «Ура!».

Если широкоскулое, с восточным налетом, лицо контр-адмирала выглядело бледным и осунувшимся, то лицо начштаба, наоборот, источало какой-то скрытый азарт. Чувствовалось, что напряжение последних дней, усиленное печатью исключительной ответственности двух дней войны, наложили свой отпечаток на выражение его лица и на общее физическое состояние командующего. В то время как штабная душа флотского подполковника словно бы ожила, поскольку по-настоящему прониклась нужностью своего служебного рвения, своей судьбоносностью.

– Однако я собрал вас, товарищи командиры, не для того, чтобы вместе сочинять победные реляции, – перешел к самой сути совещания контр-адмирал. – Не то время. Тем более что общее состояние на фронтах тяжелое, а на некоторых участках, как свидетельствуют сводки, критическое. Впрочем, чуть позже об этом вас коротко проинформирует комиссар флотилии. А сейчас внимание… – Контр-адмирал отошел к висевшей на стенде карте дунайского сектора границы и решительно указал пальцем на одну из ее точек. – Все верно, это румынский, пока еще румынский, мыс Сату-Ноу.

«Десант! – мгновенно оживился Гродов, хотя само магическое для него слово произнесено не было. – Все-таки адмирал вернулся к идее десанта на мыс!».

– Пока трудно сказать, как будут развиваться события дальше, – сказал контр-адмирал, – и сколько времени мы сумеем здесь продержаться. Но одно ясно: спасти город и важный порт от окончательного разрушения мы сможем только тогда, когда завладеем мысом Сату-Ноу, ликвидировав имеющиеся там батареи и прочие подразделения.

– С этим румынским аппендиксом давно пора кончать, – произнес полковник Матвеев, чеканя каждое слово. Но при этом говорил с таким выражением лица, словно все молвленное вызывает у него чувство неукротимой брезгливости. – Это же штабная дикость какая-то, что мы до сих пор терпим у себя под носом две вражеские батареи и целый полк мамалыжников.

– Мы теперь многое терпим, – огрызнулся комендант сектора береговой обороны Просянов, не менее командующего флотилией чувствовавший ответственность за судьбу дунайской границы. Хотя истинная роль этого полковника как коменданта в организации обороны дунайских рубежей так и оставалась для Гродова загадкой. – И не только мы… терпим. У других ситуация куда сложнее.