Черные крылья Ктулху. Истории из вселенной Лавкрафта

Я воззрился на старуху: она дошагала до нас, улыбнулась, держа в руке какое-то похожее на ящик устройство, и направила на нас закрытый объектив. Пера отвернулась, Оскар завороженно глядел, как ведьма снимает с объектива латунную крышку. В кронах над нами закаркали вороны; мне померещилось, что свет дня самую малость померк. Крышка со щелчком встала на место. Безрадостный смех старухи действовал мне на нервы. Мне не нравилось, как она изучающее рассматривает мое лицо, как ставит фотокамеру или что там у нее было на землю, как развязывает черную ленту на шее.

— Пора поиграть, живчики мои, — проквохтала она.

Медленно и неотвратимо все, кроме Перы, бросили свои занятия и подошли к старухе, окружив ее кольцом. Последним встал в круг я — и оказался рядом с Оскаром и женщиной, которой меня еще не представили. Старая карга шагнула к Оскару и завязала ему глаза своей лентой, стянув ее в узел на затылке. Затем вывела его в центр круга и присоединилась к нам.

Браться за руки мы не стали, но все принялись напевать себе под нос, тихо, еле слышно; а хоровод между тем медленно вращался. Мы двигались вокруг Оскара, а он шарил руками в воздухе, словно бы изготовившись ощупывать наши лица. Наконец он прянул вперед и коснулся лица одной из незнакомых мне женщин. Оскар назвал ее по имени; расхохотавшись, она стянула ленту с его глаз. Вороний грай смешался с ее смехом.

Оскар вприпрыжку подбежал ко мне и хлопнул в ладоши:

— Моя очередь выбирать, и я выбираю тебя, Хэнк.

Когда он вытащил меня в центр круга и принялся завязывать мне глаза лентой, я запротестовал.

— Ладно тебе, старик, поддержи компанию, — попросил Оскар.

Я перестал сопротивляться и предоставил ему свободу действий. Я целиком сосредоточился на запахе его желтушной плоти, от которого у меня почему-то разгорался аппетит. Оскар завязал узел и попытался было убрать руки, но я сжал их в своих и поднес к носу и губам. Он позволил мне несколько мгновений наслаждаться этим ароматом смерти, а затем вздохнул:

— Отпусти, будь другом.

Я ощутил, как Оскар отходит в сторону, а затем повсюду вокруг зазвучало тихое пение. Чувствуя себя довольно глупо, я воздел руки и, хотя видеть ничего не мог, зажмурился. Мне показалось, ладони мои источают слабое переменчивое сияние, как будто передо мною вращались мягко мерцающие сферы. Метнувшись вперед, я схватился за чье-то лицо. Воцарилось недвижное безмолвие. Пальцы мои исследовали невидимые черты, ощупывали толстый нос и полные губы, — я их раздвинул и коснулся крупных квадратных зубов. Густая щетина, чтобы не сказать борода, покрывала подбородок. Неужто это Филипп? Он укоротил бороду, а я и не заметил? Я зашарил пальцами по лицу и нащупал рваный шрам под правым глазом; другую мою руку обжигал дыханием рот, дразнящий развязным смехом.

Выругавшись, я сорвал с глаз повязку и испуганно вскрикнул: передо мною, насмешливо каркая, запорхала крылатая тень. Вороньи глаза-бусинки так и впились в мои; птица замахала крыльями — меня словно овеяло ветром. А в следующий миг ворона исчезла — вернулась к своим товаркам в кронах над нами. Я стоял в центре круга и оглядывал лица — все они находились на таком расстоянии, что я никак не мог бы до них дотянуться.

Вдалеке пророкотал гром. Круг распался, знакомцы мои разошлись. Эблис в хороводе не участвовал: он выпрыгнул из зарослей и приземлился рядом с Перой. Она встала, взялась за ручки инвалидного кресла; Эблис вскочил в него, перемещая свое ущербное тулово с помощью рук, словно уродливая мартышка. Я стоял под деревьями и слушал, как в ветвях копошатся птицы. Слышал перестук дождя по коре и листьям; капли просачивались сквозь листву и падали в заводь. Я оглянулся на остальных; они уже перешли дорогу и входили в дом, Оскар придерживал для них дверь. Он немного постоял там один, глядя на меня, затем махнул мне рукой и нырнул внутрь.

Оглушительный раскат грома вырвал меня из пустоты забытья. Я прислонился к дереву и закрыл глаза. Мой обострившийся слух вбирал отголоски грозы и мятущихся теней. Мир прямо-таки бурлил звуками — я такого в жизни не испытывал. Оттолкнувшись от дерева, я прошел мимо пруда и по пути вгляделся в воду, пытаясь понять, что за сферы кружат под самой поверхностью, этакие белесые шары, и как будто следят за мною.

Я пробежал сквозь дождь, нырнул в дом и вошел в гостиную. Огонечки латунного канделябра тускло освещали комнату. Остановившись перед картиной с изображением дубовой рощи, я с интересом присмотрелся к ней. Я заметил, что радуга на самом деле не белая, но скорее являет собою смесь бледно-желтых и зеленых красок. Тот же тускло-зеленый оттенок отсвечивал среди нагромождения бурых туч. Пока я разглядывал картину, перед глазами у меня все странным образом расплылось, нарисованные нагромождения облаков словно бы ожили, взволновались и заклубились; их бледно-зеленые лоскутья словно бы отражали какой-то нездешний свет.