Черные кувшинки

Девочка писала старинные мостки, мост над ручьем, мельницу на отшибе. Она работала уже довольно долго.

– А ты знаешь такого Теодора Робинсона? Нам учительница в школе рассказывала…

– Что именно?

– Она записала весь класс на конкурс. Международный конкурс, мистер Джеймс! Честное слово, МЕЖДУНАРОДНЫЙ! Премия Робинсона. Если я выиграю, то поеду в Японию, или в Россию, или в Австралию. Но я еще не решила, буду участвовать или нет.

– А больше она ничего не рассказывала?

– Ну, там еще полагается куча долларов.

Джеймс аккуратно опустил палитру на ящик с красками. Ну конечно, сейчас бороду запачкает! Она у него вечно в краске.

Сегодня, например, в зеленой.

Какая я все-таки нахалка. Никогда не говорю ему, что у него борода в краске. Но это до того потешно…

Джеймс подошел к ней ближе.

– Фанетта! Если ты постараешься… Если ты поверишь в себя… Пойми, у тебя есть все шансы выиграть этот конкурс.

Ой, что-то мне стало страшно.

Наверное, Джеймс заметил, что Фанетта косится на его бороду, и провел по ней пятерней, размазав зеленую краску.

– Что ты мне сказки рассказываешь?

– Фанетта, я не рассказываю тебе сказки. Я ведь тебе уже говорил. У тебя талант. Ты тут ни при чем, это врожденное. Да ты и сама все понимаешь. У тебя талант живописца. Не просто талант. Может быть даже, ты маленький гений. Но все это ни к чему не приведет, если…

– Если я не буду стараться?

– Да. Надо очень много работать. Это необходимо. Иначе от твоего таланта останется пшик. Хотя подожди, я хотел сказать совсем не это.

Джеймс медленно шел по полю, тщательно выбирая, куда поставить ногу, чтобы не помять колосья. Приподняв один из мольбертов, он быстро переставил его на новое место, словно получив приказ сверху, от солнца.

– Я хотел сказать, Фанетта, что гениальность – пустой звук, если человек не… Как бы тебе это объяснить? Если человек не способен стать совершенным эгоистом.

– Кем-кем?..

Ну и ну. Такого я даже от Джеймса не ожидала.

– Да, эгоистом! Фанетта, дорогая, гению плевать на окружающих, он признает только тех, кто равен ему, а таких единицы. Гениальность заставляет человека отворачиваться от тех, кого он любит, и вызывает бешеную зависть у всех остальных. Понимаешь?

Ну вот опять скребет свою бороду. Всю краску размазал. А сам ничего не замечает. Какой же он древний. Старикашка Джеймс.

– Ничего не понимаю!

– Ладно, попробую объяснить по-другому. Вот возьмем, например, меня. Я всю жизнь мечтал приехать в Живерни, увидеть своими глазами пейзажи, которые писал Моне. Ты даже не представляешь, сколько часов я провел у себя в деревне, в Коннектикуте, разглядывая альбомы с репродукциями. Тополя, Эпт, кувшинки, Крапивный остров… Как ты думаешь, оно того стоило? Бросить жену, бросить детей и внуков – это в шестьдесят пять лет? Что важнее? Осуществить свою мечту или праздновать Хэллоуин и День благодарения в кругу семьи?

– Даже не знаю…

– Ты не знаешь. А я знал. Я ни секунды не колебался. И поверь мне, Фанетта, я ни о чем не жалею. А ведь я живу здесь как нищий, ну почти нищий. И у меня нет даже четверти твоего таланта. Теперь понимаешь, что я имею в виду, когда говорю тебе об эгоизме? Неужели ты думаешь, что первые американские художники, которые во времена Моне жили здесь в гостинице «Боди», ничем не рисковали? Неужели ты думаешь, что им не пришлось порвать со всей предыдущей жизнью?

Не нравится мне, когда Джеймс начинает так говорить. Как будто говорит одно, а думает совсем другое. Как будто на самом деле жутко жалеет, что такое натворил. Ему тут тоскливо. Он скучает по своей семье в Америке.

Фанетта взяла кисть.

– Вы как хотите, месье Джеймс, но я буду работать. Простите за эгоизм, но у меня конкурс на премию Робинсона на носу.

Джеймс расхохотался.

– Молодец, Фанетта! А я просто старый ворчун!

– И к тому же маразматик. Ты мне так и не рассказал, кто такой этот Робинсон.

Джеймс подошел поближе и, прищурившись, посмотрел на работу Фанетты.

– Теодор Робинсон – американский художник. Самый известный в США импрессионист. Единственный американец, которому удалось подружиться с Клодом Моне. От остальных Моне бежал как от чумы. Робинсон прожил в Живерни восемь лет. Даже написал картину на сюжет свадьбы любимой падчерицы Клода Моне Сюзанны с американским художником Теодором Батлером. И… Даже странно… На одной из наиболее известных его работ изображено то самое место, которое ты пишешь сейчас.

Фанетта чуть не выронила кисть.

– Как?