Черные листья

На выходе из лавы показался сменный инженер Махонький. И рост его, и тщедушная неказистая фигурка полностью соответствовали фамилии этого раздражительного, всегда беспричинно обозленного на всех и вся человека, которого шахтеры за глаза называли «Манюней». Кирилл вспомнил, как начальник участка Симкин жаловался Кострову: «Откуда вы выкопали на мою голову этого тигра? Знаний — кот наплакал, организаторских способностей и того меньше, а самомнения — хватит на всю бригаду…»

Сейчас Махонький был особенно зол. Надо же, другие смены работают, все в порядке, стоит, начать работать ему — все летит к черту! Или в его звене собрались одни кретины, или на роду невезение написано — поди разберись.

Махонький, вначале не обратив внимания на шахтеров чужого звена, куда-то метнулся, но, не пробежав и пяти шагов, тут же воротился и закричал:

— Чего? Чего надо? Экскурсия? Детский сад? Кто вам разрешил тут шляться?

— Не надо шуметь, товарищ Махонький, — сказал Павел. — Никому мы тут не мешаем. А у вас что-то не ладится? Может, помочь?

— Вон, говорю, отсюда! — Махонький смешно замахал руками и даже топнул ногой. — Помощнички! На весь комбинат опозорились, а теперь — поможем… Обойдемся как-нибудь и без помощи.

— Ладно, уйдем, — сказал Лесняк. — Кричит, будто мы уголь воровать пришли.

Махонький снова убежал, а в это время не то машинист, не то кто-то из рабочих очистного забоя крикнул:

— Эй, там! Давай сюда, подсобить надо!

— Подсобить! — проворчал Лесняк. — Один в шею гонит, другой — подсобить. Тоже мне куклы!

Тем не менее он первый направился к лаве, а вслед за ним туда же устремились и остальные. Через минуту-другую до Кирилла донесся голос Лесняка:

— Болты давай, дура, чего ты мне эту железяку суешь! Паша, отшвырни эти глыбины, вон те, у рештака. Алеша, расчисти вот тут пятачок… А теперь подтянули… И — р-раз!.. И — д-два!..

Некоторое время Кирилл стоял все на том же месте и размышлял: «Что же их все-таки сюда привело — Павла, Лесняка и других? Может, они втайне завидуют тем, о ком сейчас на шахте говорят добрые слова? Клашка ведь недавно писала в многотиражке: «Технический прогресс в белых перчатках не совершают. Он требует отдачи всех духовных и физических сил, технический прогресс совершают люди волевые, до конца влюбленные в свое дело и думающие о будущем, — такие люди, как…» Она назвала около десятка фамилий рабочих очистного забоя с участка Симкина, и Кирилл слышал, как, держа газету, Лесняк говорил: «Ясно? Богатыри — не вы! Так сказал бы М. Ю. Лермонтов, если бы описывал не Бородинское сражение, а битву за технический прогресс на шахте «Веснянка». М. Ю. Лермонтов сказал бы, что и Павел Селянин, и Виктор Лесняк, и горный мастер Бахмутов — это не люди, а людишки. Он наверняка так и написал бы в своем стихотворении, посвященном бригаде Ф. И. Руденко: «Эй вы, людишки, — тонкие кишки, утрите соплишки…» И еще чего-нибудь такое интеллектуальное…»

Он, как всегда, балагурил, но Кирилл тогда почувствовал: не только Лесняк, но и другие члены бригады Руденко испытывают к тем, о ком писала газета, настоящую зависть. Ведь так могли писать о них, если бы… «Если бы Кирилл Каширов умел заглядывать в будущее, — как о постороннем человеке подумал о себе Кирилл. — Если бы Кирилл Каширов был умнее…»

Кажется, лопнувшее звено в тяговой цепи уже заменили. Машинист струговой установки включил привод, и мимо Кирилла снова по конвейеру потек уголь. Однако ни Павел, ни Лесняк долгое время из лавы не показывались. И тогда Кирилл, побуждаемый не то чувством любопытства, не то каким-то другим — и ему самому непонятным — чувством, направился туда же. Лава была низкой — сантиметров шестьдесят пять, не больше, и Кирилл на животе пополз вперед. Сбоку рештака громоздились глыбы антрацита. Они мешали работе, но то ли их некому снова было бросить на рештак, то ли никто не обращал ни них внимания. Рядом с одним из таких завалов Кирилл остановился и начал его расчищать. Что его побудило это сделать, он не мог бы сказать. Может быть, на него нахлынул этот порыв жажды деятельности, когда человек не в состоянии заставить себя избавиться от желания дать выход клокочущей в нем энергии. Кирилл даже не чувствовал тяжести лопаты, которой он швырял глыбы угля на рештак. А капли пота, стекающие по лицу, были даже приятны.