Черные Вороны. Реквием

Я смотрел на окна трехэтажного старого дома и прикидывал, насколько незаметно могу проникнуть в квартиру на последнем этаже. Если начать ломиться в окно, то все эти бабушки-старушки, любезно растрепавшие мне душещипательную историю алкоголички Светланы Ильиной, сдадут меня ментам с потрохами. Оставалось попробовать войти через дверь. Если судить о том, что мне рассказали, то квартира старая и обветшалая. Сомневаюсь, что там навороченный замок, скорее всего старый совдеповский, легко вскрываемый шпилькой или отмычкой. Так будет намного меньше шума. Я дождался темноты, чтобы понять, есть ли кто в доме. Потому что у Ильиной, которую много лет назад увезли в белой горячке в какой-то гадюшник, остался сожитель, наклепавший ей троих детей. Этот сожитель иногда являлся в квартиру отоспаться и дружков приводил, в том случае, если не допивался до ручки и мог найти дорогу домой. Детей давно отобрали и распихали по интернатам.

Я повел печами. Это какой падалью надо быть, чтоб спиться, когда у тебя трое по лавкам. Никогда не понимал, почему алкоголиков и наркоманов считают больными людьми и жалеют. Еще б назначали им пособие по болезни, как на Западе. У меня они кроме презрения ничего не вызывали. У человека всегда есть выбор, кем стать, и если он выбирает стать живым мертвецом, то это только его выбор и пусть за него расплачивается. Нехрен таких жалеть. Жалость вообще непотребная эмоция. Их бы стерилизовать в детстве, чтоб не плодили таких же, как и они сами… или такого, как я. Беспризорника, сына шлюхи-наркоманки, которую прикончил сутенер за то, что обслужила мало клиентов.

Свет в окнах так и не зажегся. Могу себе представить, что там за вонище в их квартире. Надеюсь, меня не зря несло в эту глушь. Я посмотрел на машину, прикидывая вероятность того, что ее угонят. Вряд ли здесь такую вообще видели.

Поднялся на третий этаж, усмехнулся, увидев трухлявую дверь с облупившейся краской. Посветил фонариком в замочную скважину. Дело двух секунд.

Через минуту я уже прикрыл ее за собой изнутри, освещая себе дорогу. Твою ж мать. Всё в битых стеклах, разводах и ещё какой-то липкой дряни. Похоже, здесь никого не было пару недель. Осторожно ступая, я забрел в комнату. Понятия не имею, зачем я здесь и что именно ищу, но мне нужны доказательства смены фамилии в свидетельстве о рождении Андрея Воронова, как и материнства Ильиной, а то меня начали терзать смутные сомнения, не зря ли я сюда приперся и не наврал ли мне Антон Павлович, земля ему пухом… Ну, или грязный пол гаража.

Я открывал ящики, вываливая содержимое на пол и перебирая бумажки. Чертовски непросто это делать, довольствуясь только светом фонарика.

Какого барахла здесь только не было. В гостиной я так ничего и не нашел, кроме фотографий самой Ильиной в молодости. Красивая она была. Даже очень красивая. Понятно, почему Ворон позарился. Было на что. Сунул фотки в карман. Зашел в спальню, здесь меньше воняло сыростью и затхлостью и под подошвами не хрустело стекло.

Я посветил на железную кровать, на пол, застеленный каким-то драным, засаленным половиком и подошел к комоду на трех ножках — вместо четвертой лежала пара книг.

После опустошения двух ящиков я начал злиться. Нихрена здесь нет, кроме настолько непотребного хлама, что мне просто хотелось вымыть руки от омерзения. Квартира, судя по всему, была пристанищем не только алкоголикам, но и наркоманам. Я находил в ящиках шприцы и матерился, стараясь не уколоться этой дрянью.

Внезапно позади меня скрипнули половицы, и я резко обернулся, освещая комнату — пусто. Примерно такой же звук издавал я, когда ходил по комнате. Но здесь никого нет, разве что… Я направился к кровати и прищурившись достал из-за пояса нож. Палить из ствола — не самая умная затея, а тот, кто сидит под кроватью, явно спрятался от меня.

Через пару секунд я уже держал за шкирку извивающуюся и царапающуюся как дикая кошка девчонку. Тряхнул ее пару раз, чтоб успокоилась. Раздумывая, вырубить ли ее сейчас или дождаться, когда заорет.

— Эй! Угомонись! Угомонись, я сказал!

Я посветил ей в лицо, и она зажмурилась. Малолетка. Совсем ребенок. Лет четырнадцать, не больше.

— Я милицию вызову! — пропищала, как мышь, а я рассмеялся и тряхнул ее снова, пытаясь понять, что «оно» такое и как сюда попало.

— Ты кто? Зачем в чужом доме прячешься?

— Это мой дом, — она пыталась смотреть на меня. Но я слепил ее фонариком, — а ты вор.

Захотелось расхохотаться. Вор. Можно подумать, здесь есть что воровать. Я вспомнил лицо Ильиной на фото и снова бросил взгляд на девчонку — это её дочь. Та самая, которая, по словам соседки, в интернате неподалеку якобы находится. Сестра Андрея Воронова. О которой тот ни слухом ни духом… Впрочем, я сам еще не уверен, что Ильина была его матерью.

— Не вор. Родственник.

— Нет у нас родственников, — снова попыталась вырваться, и я поднял ее повыше и осветил с ног до головы. Темноволосая пигалица. Худющая. Кожа и кости. В каком-то свитере страшном и штанах рваных. Босая.

— Есть. По линии матери. Я за документами пришел. Не знаешь, где мать все документы хранила?