Черный дембель. Часть 3 (СИ)

Лена вошла в комнату, когда я укладывал в сумку завёрнутые в газеты бутылки армянского коньяка (по двадцать семь рублей за пол-литра). Поднял голову — увидел, что Котова загадочно улыбалась. Отметил, что она прятала правую руку за спиной — вспомнил рассказ Артурчика о планах Лены одарить меня «дорогущим» новогодним подарком. Пошарил взглядом по кровати, где лежали сваленные в кучу мои предпраздничные покупки, ещё не перекочевавшие в сумку. Сообразил, что духи для Котовой ещё стояли на полке в шкафу. Вдохнул распространившийся по комнате ещё не раскрывшийся аромат рижской «Иоланты». Наблюдал за тем, как Лена левой рукой (немного неуклюже) сняла обувь, и как она едва ли не строевым шагом пересекла комнату.

— С Новым годом! — сказала Котова.

И протянула мне небольшую картонную коробку.

— Сергей, это тебе.

У меня в голове промелькнули воспоминания о смартфонах.

Я взял из рук Лены подарок. Повертел его в руках.

Прочёл надписи: «Агидель» и «электробритва». Невольно усмехнулся.

Пробормотал:

— Как интересно…

«Бритва самой последней марки», — прозвучал у меня в голове голос Нади из фильма Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С лёгким паром!». «Зачем делать такие дорогие подарки?» — ответил ему голос киношного Ипполита Матвеевича. Я не повторил этот диалог вслух: переборол это желание. Не проверил, покажется ли он Котовой знакомым. Хмыкнул, потёр подбородок. Бросил взгляд на шкаф, где оставил коробочку с духами «Climat» от «Lancome» («настоящие, французские»). В голове мелькнула мысль о том, что я всё же очутился в неправильном прошлом, где фильм Рязанова уже показали на экранах телевизоров на несколько лет раньше, чем в известной мне истории. Я покачал головой. Заметил, что на скулах Котовой вспыхнул румянец.

— Тебе… нравится? — спросила Лена.

— Очень, — заверил я. — Спасибо.

Котова чуть склонила на бок голову. Она явилась в «мужской» корпус без шапки — её волосы сверкали в свете электрической лампы. Я положил коробку с электробритвой на покрывало, рядом с ещё не упакованными в сумку вещами. Встал с кровати, прошёл к шкафу мимо благоухавшей духами Лены. Котова не спускала с меня глаз, будто считывала мою реакцию на её новогодний подарок (словно моё «очень» прозвучало неубедительно). Я протянул руку к чуть покосившейся дверце… и замер. Взглянул в направлении порога, рядом с которым Лена оставила свою обувь. Пару секунд задумчиво рассматривал ботинки Котовой: невысокие, с потёртыми носами и длинными шнурками. Только сейчас сообразил, что Лена ходила в них и в прошлом месяце.

Я указал на ботинки рукой и спросил:

— Лена, а ты почему не переобулась в зимнюю обувь?

Котова среагировала на мои слова не сразу, точно мысленно перевела их с иностранного языка на русский. Она озадаченно взглянула на свои ботинки (будто соображала: почему они меня вдруг заинтересовали). Пожала плечами.

— Так… зачем? — спросила она. — Зима у нас короткая, тёплая…

— Тёплая?

Я ткнул пальцем в сторону окна.

Сообщил:

— Минус пятнадцать градусов на улице. А к ночи температура опустится до минус двадцати.

Опустил руку, так и не коснувшись дверки шкафа.

— Считаешь, что это тепло? — спросил я. — Ты у нас кто? Эскимос? Для тебя минус двадцать — это оттепель?

Лена неуверенно улыбнулась.

— Два месяца осталось до весны, — сказала она. — Оглянуться не успеем…

— Оглянуться? — сказал я. — Ты при такой погоде в своих ботинках за пару дней воспаление лёгких заработаешь.

Спросил:

— Я правильно понял: зимней обуви у тебя нет?

Вопросительно вскинул брови.

Котова покачала головой.

— Её самолёт испортил. Летом. Ну… ты помнишь.

— Ясно.

К ботинкам я не подошёл. Склонил голову, взглянул на ноги Котовой: на серые вязаные шерстяные носки. Лена тоже опустила глаза — мне почудилось, что внутри носков шевельнулись её пальцы.

— У тебя какой размер обуви, Котова? — спросил я.

— А что?

— Ответь на мой вопрос.

— Тридцать восьмой… кажется.

Я провёл рукой по щеке, словно проверил, не покрылась ли та щетиной. Сообразил, что не помню, пользовалась ли мама духами. «Теперь будет, — подумал я. — Настоящими французскими».

Вернулся к кровати. Вынул из лежавшей в куче на кровати коробки зимние сапоги. Ладонью стряхнул прилипшие к голенищам шерстинки, протянул сапоги следившей за моими действиями Котовой.

— Ну-ка, примерь, — сказал я. — Это тридцать девятый размер. Но на твои носки будут в самый раз.

Лена с недоумением уставилась на творение финской обувной промышленности. Махнула ресницами, точно двумя крохотными веерами. И вдруг попятилась от меня, спрятала за спиной руки.

— Что это? — спросила она.

— Обувь, — ответил я. — Просто обувь.

Котова помотала головой — вновь засверкали локоны её волос.

— Я не возьму их, Сергей. Нет!

Она ещё на шаг отошла в направлении двери.

Я развёл руками — махнул сапогами. Почувствовал, что к аромату духов Котовой добавились запахи кожи и шерсти.

— Не хочешь — не надо. Я не настаиваю.

Указал правым сапогом на коробку с надписью «Агидель».

— Тогда забирай бритву. Обойдёмся без дарения новогодних подарков.

Увидел: Котова растерялась.