Чёрный дождь

Деревня Кобатакэ стоит на плоскогорье — пятьсот пятьдесят метров над уровнем моря,— замкнутом с трех сторон горами, между рекой Асида, которая течет на юг по восточным районам префектуры Хиросима, и рекой Ода, орошающей земли префектуры Окаяма. В былые времена Кобатакэ входила во владения клана Накацу из Кюсю, и в ней проживал даже его управитель. До сих пор в деревне сохранился дом, принадлежавший некогда самурайскому роду. Теперь Кобатакэ захирела, нет даже сколько-нибудь сносной дороги, которая связывала бы деревню с внешним миром. Ватанабэ и Такамару пришлось больше двух часов спускаться вниз по узкой горной тропинке вдоль реки Асида, пока они не вышли на шоссе; там им удалось сесть на порожний грузовик, работавший на древесном угле. Только в одиннадцатом часу добрались они наконец до разбомбленного города Фукуяма. К железнодорожному мосту через реку Асида они подошли уже в кромешной тьме. Пришлось стать на четвереньки и ползти вперед, ощупывая руками шпалы. Двигались они по разным путям, договорившись, что при появлении поезда помогут друг другу перебраться на безопасный путь. Чтобы не растеряться, они то и дело окликали друг друга. Ползти было тяжело. Стоило наклониться, как рюкзак начинал давить на голову, а когда они старались держать спину ровно, рюкзак почему-то оказывался на боку. Чтобы не упасть, они судорожно хватались за рельсы. В конце концов они все же дотащились без особых происшествий до станции Акасака.

Около часа ночи они сели на поезд, к пяти утра прибыли в Хиросиму и еще через два часа были на Сэнда-мати. Ватанабэ несколько раз был у нас в гостях и, ориентируясь по сосне и водоему, быстро отыскал наш дом, хотя я и не оставил записки. Тишина там царила мертвая. Сколько ни кричи — никакого отзыва. Ватанабэ и Такамару не захватили с собой лопат и не стали искать наших останков. Теперь они окончательно уверовали, что мы погибли. Тут ли, в другом месте, но погибли. Церемонию они решили совершить на пепелище. Зажгли курительные палочки и воткнули их в землю около бассейна, рядом поставили воду в бутылке из-под уксуса, разбросали у полуобгоревшей сосны привезенные с собой листья, а плоды кэмпонаси положили возле курительных палочек. В это время к ним подошел человек, который сказал, что его зовут Накао; он живет поблизости в землянке.

— Вы ищете семью Сидзума? — догадался он.— Они вместе со своей приемной дочерью Ясуко переехали в Фуруити. Там фабрика, где работает Сидзума.

— Все трое здоровы? — спросил Ватанабэ.

— Да. Только у Сидзума на левой щеке небольшой ожог. Ничего страшного. Вы не беспокойтесь.

Накао начертил на земле угольком план, как добраться до Фуруити, и Ватанабэ тщательно перерисовал его в записную книжку. Они шли, сверяясь с планом и расспрашивая прохожих, пока не добрались до станции Ямамото. Оттуда электричкой доехали до Фуруити. В конторе фабрики им сообщили наш новый адрес. У нас в доме они оказались уже за полночь. В их рассказе меня удивило только одно. Ведь я виделся с Накао после прихода родственников. Почему же он мне ничего не сказал? Видно, был вне себя.

Сигэко и Ясуко сказали, что видели в Сэнда-мати разбросанные под сосной листья и бутылку из-под уксуса. Обоим запомнилась яркая этикетка, где была изображена деревенская девушка с развевающимся алым шарфом. Сигэко еще удивилась, как бутылка осталась целой, хотя кругом — сплошные развалины. Странным казалось и то, что на земле валяются зеленые плоды кэмпонаси. Почему же я ничего не заметил? Я не думал, что моя мать окажется такой предусмотрительной: пошлет плоды, чтобы умилостивить дух усопшего сына. В детстве я очень любил эти плоды и часто, не дожидаясь, пока они созреют и упадут, сшибал их камнями. Камни, увы, не всегда попадали в цель. Бывало, что они обрушивались на крышу нашей бани, и тогда мне крепко доставалось от отца. По-видимому, мать этого не забыла.

Гости рассказали, что к моей матери заходили многие соседи и знакомые. Они якобы хотели справиться о нас. Однако тон, которым они вели разговоры, свидетельствовал о том, что они пришли выразить свое соболезнование. Один лишь владелец мелочной лавки усомнился в нашей гибели.

— Слишком рано ставите вы фотокарточки на алтарь. Вот увидите, ваш сын жив и здоров. И его семья тоже,— сказал он матери и ушел, не выразив никакого сочувствия...

Назавтра мне предстояло подняться рано, я извинился перед гостями и ушел в соседнюю комнату...