Черный феникс. Африканское сафари

— Нангонга, а ты знаешь, что будет вырезать Ликаунда? — спрашиваю я.

— Из такого длинного бревна можно вырезать только одно — «древо жизни», — уверенно говорит старик. — Примерно такое, как он подарил тебе вчера. Ликаунда, как и я, наверное, съел той ночью много мяса и поэтому был неразговорчив. Он ведь не рассказал тебе об этом «древе».

— Ликаунда, напротив, был очень разговорчив, — возражаю я. — Но о «древе» он действительно не рассказал.

— Значит, я, как всегда, прав, — удовлетворенно заключает старик. Он жестом подзывает проходящего мимо мальчишку и велит принести из его хижины подаренную мне скульптуру.

— Ты, когда начнешь рассказывать, говори громче, — вдруг подает голос Ликаунда. — А то вдруг что перепутаешь.

— Это я-то! — притворно обиженным голосом восклицает старик. — Я даже могу, не подходя к тебе, рассказать, что ты вырезаешь сейчас.

— Уж это все могут, — отмахивается Ликаунда.

— Кроме меня, — вношу я поправку.

— Он вырезает сейчас фигурку матери, — уверенно говорит старик.

— Откуда ты знаешь?

— Так ведь даже Ликаунда признал, что это всем известно. Потому что резчик начинает свою работу над «древом жизни» с изображения матери-прародительницы маконде, которое он помещает в центр всех фигур. Таков закон. А потом уже можно вырезать что в голову придет.

Вернулся мальчишка со скульптурой.

— Видишь, и здесь в самом центре помещено изображение матери, — разглядывая резную колонну, показал мне старик. — Книзу от нее Ликаунда поместил тех, кто жил до него. Смотри: лица всех людей татуированы, у всех женщин во рту пелеле. Кроме людей в нижней части скульптуры много злых джинни — раньше в лесу, говорят, их было больше, чем сейчас. Люди борются с ними для то-го, чтобы выжить. Видишь, как сплетены, соединены друг с другом людские тела. Из одного человека как бы вырастает другой, одно поколение дает начало другому, продолжая род маконде. Вот почему такой резной столб называется «древо жизни». Правильно я говорю, Ликаунда?

— Очень правильно. Ты давай продолжай.

— Вот. А над матерью изображены люди, которые окружают нас сейчас. Видишь, лица у них чистые, в руках у многих мотыги и книги. Они не такие сердитые, как были раньше, перестали воевать, но стали больше думать. От прошлого среди них остался один вот этот татуированный старикашка. Видишь, какой он противный? А главное его занятие — это пустые разговоры. Недаром же Ликаунда приделал ему такой длинный язык. Я думаю, это джинни, который по ночам не дает ему спать своими россказнями. Старый злодей!

— Это ты, Нангонга, — как бы невзначай бросил Ликаунда.

Я посмотрел на старика, потом на физиономию на барельефе и хмыкнул: сходство было разительным.

— Не может быть, — расстроенно пробормотал Нангонга.

— Ты просто давно не видел себя в зеркале, — подзадоривал его резчик. — У меня в хижине где-то валяется осколок, иди посмотри.

— Не пойду, — решительно отверг это предложение старик и вновь принялся рассматривать скульптуру. Потом его лицо озарилось улыбкой. — А эта фигура со злой и каверзной рожицей, что замахивается на всех резцом, наверное, ты, Ликаунда? — спросил он.

— Конечно, Нангонга.

— Ну тогда я не буду на тебя обижаться. Ты — справедливый человек и великий резчик. Я разглядел на этой скульптуре твою жену, старосту Атенси, учителя Мпагуа, твоего главного конкурента Мванжему, но самая неприятная физиономия все равно у тебя. Правильно, так оно и есть!

Оба собеседника весело расхохотались. А я, разглядывая «древо жизни» после этого разговора как бы новыми глазами, с совершенно иных позиций, понял, что за кажущимися многим «фантастическими абстракциями» маконде скрывается сама жизнь, из которой они и черпают бесконечные темы для своих удивляющих разнообразием произведений. Как и любое подлинное искусство, резьба маконде не статична. В новых условиях она приобрела выразительный динамизм форм, столь разительно отличающий современные произведения резчиков миамбо от традиционной африканской скульптуры в целом.

Преемники великих традиций, ведущие начало от легендарных времен, маконде уже сделали один переворот в африканском искусстве: за последние 40–50 лет жителями миамбо создана новая пластика, не имеющая себе равных у других народов. Это мнение не мое, а общепризнанное, разделяемое мировыми авторитетами и знатоками культуры и традиций народов Африки. Исходя из посылки своей мифологии, что «резчик — творец» и поэтому «может все», что его долг и святая обязанность — «создавать такое, что еще никогда не было», подлинные мастера резьбы у маконде никогда не связывали себя рамками канона, столь сковывающего всегда традиционное искусство у других африканских народов.