Черный феникс. Африканское сафари

В Восточной Африке маска практически вообще неизвестна, а деревянная скульптура возникла лишь в последнее время как порождение коммерции. В Южной Африке резьба по дереву тоже не играет заметной роли в традиционной духовной жизни ее жителей. Но на стыке этих районов появился народ, своим искусством маски и резьбы по дереву бросающий вызов таким центрам деревянной скульптуры, как бассейн Конго и Западная Африка. Как такое могло случиться? Вопрос этот задают не только неискушенные туристы, попадающие в Мапуту или Дар-эс-Салам, но и некоторые литераторы и даже ученые, пишущие о маконде или изучающие их культуру в отрыве от общеафриканских реалий. А между тем если взглянуть на маконде именно как на жителей леса, то все становится на свои места.

Утро в миамбо. По земле еще стелется туман, воздух чист и прохладен, ничто не предвещает жары, которая через несколько часов проникнет и сюда, под полог деревьев. На плоских вершинах брахистегий, которые уже нежатся в лучах восходящего, пока еще ласкового солнца, собираются стайки молодых горлиц, гортанными криками приветствующих зарождающийся день. А под пологом леса еще темно и тихо: женщины уже давно ушли за водой, а остальные обитатели деревни, словно соизмеряя свое поведение с природой, стараются не мешать ее пробуждению.

Но стоило первому снопу солнечного света упасть на землю, заискрить капельки росы, словно лучом прожектора высветить зеленые лужайки, как из хижин тотчас же появились люди и деревня наполнилась звуками их голосов и труда.

«Тук! Тук! Тук!» — доносится стук резца какого-то начавшего работать резчика. «Тук! Тук!» — отвечают ему в другой стороне. И вскоре вся деревня наполняется звуками, подсказывающими: сегодня под пологом миамбо родится не один шедевр.

Я иду к хижине Ликаунды и, как всегда, сажусь в тени куста, что разросся как раз напротив того места, где работает мастер. Сегодня он, отложив в сторону не доделанную на продажу скульптуру, придирчиво разбирает наваленные за его хижиной чурбаки, явно намереваясь приняться за что-то новое.

— Ликаунда, а почему маконде начали резать свои скульптуры из мпинго лишь пятьдесят — шестьдесят лет назад, а раньше отдавали предпочтение мягкому нжале? — спрашиваю я.

Ворочая чурбаки, Ликаунда долго молчит. Потом высвобождает руки и делает характерный для маконде жест: стучит кулаками себе по лбу.

— Мути, мути! — иронически произносит он. — А чем бы мы резали мпинго? Ты знаешь, что это дерево крепче, чем многие из камней? И ведомо ли тебе, что железо, которое давным-давно умели делать макуа и яо или которое продавали нам арабы, даже не оставляет царапины на мпинго.

Ликаунда подходит к своей хижине, берет прислоненное к ней копье и с силой всаживает в белую кору мпинго: наконечник уходит в нее на два-три сантиметра. Затем он вытаскивает копье и с еще большим усилием пытается воткнуть его в черную сердцевину ствола — наконечник мгновенно ломается пополам, а на дереве действительно не остается ни малейшего следа.

— Вот, — говорит он. — Понял? Такое железо, как было у нас раньше, не может осилить это дерево, потому что дерево пересиливает его. Мы взялись за мпинго только тогда, когда мафуташ завезли сюда чума чапуа [27]

. Но и нжале мы не забыли, это очень хорошее дерево для масок. А чтобы ты понял, что такое маска из мпинго, я готов для тебя ее вырезать, и попробуй потанцуй в ней всю ночь.

— Это будет редкая маска, Ликаунда. Пожалуй, ради нее мне стоит потренировать свою голову и шею в ношении тяжестей.

— Голова дана мужчине, чтобы думать. Этим-то я и займусь сейчас. А пока не мешай мне, со, — серьезно проговорил он, вытаскивая из груды бревен приглянувшийся ему чурбак. — Теперь я поговорю с деревом, а не с тобой.

Сколько я ни пытался выяснить, в каком смысле — прямом или переносном — употребляется всеми резчиками-маконде фраза «поговорить с деревом», сделать мне это так и не удалось. То ли смысл ее основывается на реальной почве и содержит бесспорное признание того, что форма ствола мпинго, изгибы его ветвей и расположение сучков, удивительное сочетание мягкой белой коры и твердокаменной черной сердцевины, наконец, ее текстура подсказывают настоящему художнику и выбор темы, и отдельные элементы ее решения? То ли фраза эта является отражением миропонимания обитателей миамбо, убежденных в том, что «жизнь есть везде» и что прикосновением своего резца они лишь «будят дерево», которое затем само водит их рукой?.. Или, что скорее всего, материалистический и «потусторонний» подход причудливо уживаются в головах этих лесных философов, которые, веруя в легендарные истоки своего виртуозного владения искусством резьбы, в то же время говорят, что для них работа по дереву так же естественна, как появление растений из семени в хорошо удобренной почве…