Черный хлеб (СИ)

С детства Гошик серьезно занимался футболом, и в свои 36 иногда пинает мяч с мужиками по выходным, в зале. Несмотря на то, что служит в милиции, не гнушается в свободное время таксовать на старой шестерке. В эти дикие времена мы выживаем в основном благодаря его калымам, а не зарплате.

Однако помощь по дому он считает не мужским делом — поэтому при грудном младенце у меня все на одних руках — ежедневная влажная уборка (требование свекрови) и глажка детской одежды с двух сторон (требование Спока — это новый бог всех мамочек!) и готовка и стирка пеленок-распашонок, и прочее.

Я же проектировщик, начинающий. Мой путь был извилист, учитывая возможности родителей, я сперва окончила техникум, потом работала и училась заочно. И вот чуть больше года назад закончила институт и получила должность инженера-проектировщика. Да, и имя у меня по документам не Екатерина, а Катерина — тетка в сельсовете по похмелью ошиблась. Но мне это даже нравилось. Как-то более по-русски звучало, как у Островского. Вообще мне нравилось имя Маруся, всегда жалела, что меня так не назвали.

Замуж я вышла «по-залету», без особой любви со стороны мужа. Сперва меня это сильно мучало, я пыталась даже отказаться, но мнение друзей и родных — тебе уже 26, мужик приличный, надо хоть раз сходить — «в замуж», пересилило. Я его любила, прощала, но не понимала.

Наверное, менее чем через полгода я поняла свою ошибку. Однако, тут бахнуло первое апреля 91 года — когда все мои сбережения превратились в пыль. Зарплата стала выглядеть насмешкой, на все декретные деньги — больничный за четыре месяца — я купила одну пару туфель.

В этот момент и захлопнулся капкан моей семейной жизни. Ни денег, ни угла. Родные и подруги перебивались кто чем. Зарплату задерживали, и тетки ехали на работу без билета, не имея ни рубля на проезд. Тогда-то и пошел анекдот — может вход на завод платным сделать? На этом фоне, занудный, но работящий муж был подарком судьбы.

Вот этот подарок судьбы и ждал меня, в ставшем мне родным нашем городе Красногорске, городе на большой сибирской реке Енисей. Телефона в поселке у родителей не было, и чтоб муж меня встретил, пришлось дать телеграмму.

Сборы из дома родителей были еще суматошнее. Кроме моих и детских вещей, мне норовили впихнуть с собой массу деревенских вкусняшек, от домашнего масла, мяса, тушенок-сгущенок, которые здесь были еще почти в свободной продаже, до домашней выпечки и моченой брусники. С большим трудом удалось отбиться от тяжелых вещей, но тем не менее образовалась вторая сумка, с деликатесами для зятя.

Мамуля твердила, ты не хочешь, а зятю возьми, побалуй домашней курочкой. Та курочка, к слову, весила 4.5 кг, и съесть ее одному зятю можно было, минимум дня за три.

И вот я опять в поезде, на прощанье все нацеловались, наобнимались, наобещали летом непременно прибыть, ждать в гости, Тошка получил свой миллион обнимашек-целовашек.

Разместила багаж, устроила котика, он уснул под стук колес. Золото, а не ребенок. Я достала книжку, и до темноты читала. В этот раз вагон был поновее, теплее. Соседи — пожилая пара, с разговорами не приставали. Словом все было мирно и спокойно. Приготовилась ко сну, к одиннадцати свет в вагоне притушили, соседи спали. Мне нужно было дождаться полуночи, чтобы покормить сына. Я смотрела в окно на огни станции — поезд тормозил на узловой станции. Здесь должна быть долгая стоянка — минут тридцать.

Показался перрон, в полумраке группами стояли люди на перроне. Мне показалось, что мелькнуло знакомое лицо.

Поезд остановился, хлопали двери, кто-то выходил, по проходу потянулись замерзшие люди с вещами. В проходе свет стал ярче, и я увидела в начале вагона свою попутчицу Наталью. В руках у нее был ребенок в зимнем комбинезоне, похожем на наш. Кроме дамской сумки, вещей не было. Лицо ее было каким-то линялым, если бы не глаза, я бы ее ни за что узнала. Контраст был просто ошеломительным, плечи поникшие, лицо без косметики, вместо пышной прически — скромная вязаная шапка. Она двигалась как будто через силу.

— Натали, — позвала я ее шепотом, чтоб не разбудить соседей, — иди сюда, здесь верхняя полка свободна.

Надо сказать, что на промежуточных станциях билеты продавались без мест, и пассажиры занимали свободные полки. Мест в вагоне было мало, а вторая полка все же лучше боковушки у туалета.

Наташа подняла на меня взгляд, не узнавая. Подошла ближе. Видимо, с трудом вспомнила. Села на краешек моей полки, выдохнула.

— Можно я положу ребенка?

— Да, конечно, много места не займет.

Она положила ребенка, вздохнула, устало оперлась локтями на колени и опустила лицо в ладони. Просидела минуты две, подняла на меня глаза — вдруг что-то в ее лице изменилось, не ожило, нет, какая-то идея загорелась в ее глазах. Она повернулась ко мне, и горячечным шепотом заговорила:

— Я тебя умоляю, прошу спаси его…его убьют… его отца убили… меня убьют. Спаси моего сына прошу тебя…я не знаю, что он сделал, за что его убили, но меня ищут, мне угрожают…