Черный Леопард, Рыжий Волк

Сангома по-прежнему старалась схватить ее за щеку, орала девочке, чтоб та просыпалась. Стала шлепать ее, надеясь, что обращение из дымки в кожу будет проходить достаточно долго. Ладонью шлепнула она по левой щечке, и девочка, проснувшись, ударилась в рев. Она бросилась прямо ко мне и прыгнула мне на грудь, отчего я бы с катушек слетел, не будь девочка весом воздуху под стать. Я потрепал ее по спинке, и рука прошла всю ее насквозь, так что я погладил опять, уже нежнее. Порой она становилась вполне твердой, чтоб это почувствовать.

Порой я ощущал ее ручонки вокруг своей шеи.

Сангома кивнула Жирафленку, который тоже пробудился, и тот пошел через спящих ребят, добрался до стены, где дымчатая спрятала что-то под белым листом. Он схватил это, Сангома вручила мне факел, и все мы вышли из хижины. Девчушка спала, по-прежнему обнимая меня за шею. Снаружи все еще стоял глубокий мрак. Жирафленок поставил фигурку на землю и снял листок.

– Нкиси[19]? – спросил я.

– Кто показал тебе его, – произнесла Сангома, и это прозвучало не как вопрос.

– В дереве колдуна. Он рассказал мне, кто они такие.

Она стояла себе, глядя на нас, как дитя. Фигурка, вырезанная из самого твердого дерева и убранная в бронзу и ткань, с раковиной каури на месте третьего глаза, с торчащими из спины перьями и десятками десятков колючек, вбитых ей в шею, плечи и грудь.

– Он не носил никакого шлема, – сказал я.

– Это нкиси Нконди. Я же говорила тебе, что я не ведьма. Силы потустороннего мира влекутся к этому вопреки мне, иначе я бы сошла с ума и вступила бы в сговор с бесами. Как ведьма. В голове и животе есть снадобье, но это Нконди, охотник. Он охотится за злом и карает его.

– Девчушка? Ей просто тревожно спалось. Как и всякому ребенку.

– Да. И мне есть что передать тому, кто тревожил.

Она кивнула Жирафленку, тот вытащил колючку, вбитую в землю. Взял колотушку и забил колючку в грудь нкиси.

– Mimi waomba nguvu. Mimi waomba nguvu. Mimi waomba nguvu. Mimi waomba nguvu. Kurudi zawadi mari kumi.

– Ты что сделал?

Жирафленок укрыл нкиси, но мы оставили его снаружи. Я взял девчушку, чтобы уложить ее, и она была твердой на ощупь. Сангома взглянула на меня:

– Знаешь, почему никто не нападает на это место? Потому что его никто не видит. Оно – как ядовитое испарение. Увы, это не значит, что сюда нельзя насылать всякие чародейства по воздуху.

– Что ты делала?

– Я возвращала дар дарителю. Десятикратно.

С тех пор, просыпаясь, я обнаруживал на себе голубенький дымок, в глазах в нос забиравшийся. Я просыпался и видел ее лежащей у меня на груди, сползающей с колена до пальцев ног, сидящей у меня на голове. Она обожала сидеть у меня на голове, делала это много раз, когда я старательно шагал.

– Я из-за тебя как слепой, – говорил я ей.

А она только посмеивалась, и это звучало дуновением ветерка меж листьев. Я раздражался, потом перестал, а потом принимал как должное то, что на голове у меня или на плечах сидело голубое дымчатое облачко. Мы с облачной девчушкой ходили с Жирафленком гулять в лес. Гуляли дотого долго, что я и не заметил, что мы уже не на дереве. По правде, я шел следом за мальчишкой.

– Куда ты идешь? – спрашивал я.

– Найти цветок, – отвечал он.

– Вон они, цветы, повсюду.

– Я иду отыскать свой цветок, – говорил он и пускался вприпрыжку.

– Тебе припрыжка, а нам скакать приходится. Помедли, дитя.

Парень принимался волочить ноги, только мне все равно приходилось шагать быстро.

– Давно вы живете с Сангомой? – спросил я.

– Не думаю, что давно. Раньше я считал дни, но их так много, – ответил он.

– А то. Большинство минги убивают прямо в первые дни после рождения или сразу, как только первые зубы прорежутся.

– Она говорила, что ты захочешь узнать.

– Кто? Что говорила?

– Сангома. Она говорила, что ты захочешь узнать, как это я минги, а такой большой.

– И каков же твой ответ?

Он уселся в траву. Я склонился, и Дымчушка мышкой скатилась с моей головы.

– Вот он. Вот мой цветок.

Жирафленок сорвал что-то маленькое, желтое, размером с его глаз.

– Сангома спасла меня от ведьмы.

– Ведьмы? Почему это ведьма не убила тебя младенцем?

– Сангома говорит, что многие купили бы мои ноги для плетеных поделок. И мальчишеская нога больше младенческой.

– А то.

– Тебя твой отец продал? – спросил он.

– Продал? Что? Нет. Он меня не продавал. Он умер.

– Ох. Если бы мой отец умер, он не продал бы меня той ведьме.

Я посмотрел на него. Чувствовал, что надо улыбнуться ему, но еще чувствовал, каким враньем стала бы та улыбка.

– Все отцы должны умирать сразу после нашего рождения, – сказал я.

Жирафленок как-то странно глянул на меня, глазами, когда дети слышат слова, какие их родители не должны бы говорить.

– Давай назовем его именем камень, проклянем его и похороним, – предложил я. Жирафленок улыбнулся.