Чёрный монах

Он чувствовал к своим делам!

Он сел с улыбкой за работу

И с радостью внимал словам.

В его укромном кабинете

Всё утопало в тихом свете,

Большая комната была

Полна весеннего тепла:

В открытых окнах солнце пело,

Чуть ветерок ласкал листы,

Стояли в вазочках цветы, –

Средь красоты рождалось дело!

В занятье Коврин был влюблён:

Он правды изучал закон.

Труды внимательно читая,

Заметки ставя на полях,

Он, взгляд порою отвлекая,

Его покоил на цветах.

Чуть мокрые, дыша росою,

Они пленяли красотою.

Андрею чудилось, что в нём

Каким-то трепетным огнём

Всё полнилось и каждый атом,

Любая жилочка дрожит

И удовольствием кипит.

В таком занятии богатом,

Лелея свой избранный труд,

Он забывал, как дни идут.

II

А дни в деревне сном летели,

Так увлечённо и легко,

Как в городе – в плену у цели,

В тревожных грёзах, высоко.

Свободной жизни распорядок

Был нервный жутко, хоть и сладок,

Он беспокоен был, как взрыв,

Ожившей юности порыв.

Андрея вновь влекла работа,

Он много и с умом читал

И так же без конца писал;

В нём так цвела творить охота:

Он даже в отдыхе всегда

Стремился к радости труда.

Дивились все, как спал он мало;

Коль днём уснёт на полчаса,

Всю ночь не спит: идей зерцало,

Его влечёт труда краса.

Пройдёт ли в деле ночь бессонно,

Он утром шутит возбуждённо

И бодро пробуждает дом

Куплетом, танцем иль стихом,

А после завтрака он снова

Садится за свои дела,

И голова его светла,

И к знаниям душа готова:

Андрей мечтал, писал, читал

И итальянский изучал.

Он был в ученье торопливый,

Как только гениям дано.

Общительный и говорливый,

Он пил отменное вино,

Курил сигары дорогие,

Дарил истории смешные,

Умел обворожить гостей

Большой харизмою речей.

К Песоцким часто приезжали

(Почти что каждый день, любой)

Соседки-барышни; игрой

На изумительном рояле,

С Татьяной вместе, вечерком

Они дарили чуткий дом.

На эти вечера, бывало,

К ним приезжал младой сосед,

И скрипка страстная играла:

В его руках звучал секрет,

Живые звуки дух пленяли.

Игру на скрипке, на рояле

Иль пенье Коврин обожал.

От них он так изнемогал,

Что голову на бо

к клонило,

Глаза слипались, но Андрей

Дышал и глубже, и бодрей,

Дремоту отгоняя силой:

Какой же нужен сладкий сон,

Когда он в музыку влюблён?

Был вечер. Гости после чая

В гостиной пели что-то в лад.

Андрей порой, стихи читая,

С балкона всматривался в сад.

Контральто, скрипка и сопрано

Запели вдруг о чём-то странно.

Подруга, Таня и сосед

Разучивали то куплет,

То целиком – всю серенаду,

Известную, что создал Браг.

Андрей хоть слушал, но никак

Не мог найти в ней смысла, ладу…

Оставив книгу наконец,

Он понял замысел сердец.

Больна живым воображеньем,

Когда-то девушка в саду

Была томима песнопеньем,

В ночи дарящим красоту.

И до того пленяли звуки,

Полны таинственной науки

И странной, ярой красоты,

Что дева редкие мечты

Гармонией любви священной

В восторге чувства нарекла:

Звучанье – что колокола,

Звенящие так вдохновенно,

Что смертным непонятен глас,

Он улетает ввысь от нас.

Уже глаза слипаться стали,

Андрей в изнеможенье встал,

В мечтах своих прошёл по зале,

О чём-то странном размышлял,

Что было бледно, непонятно,

Но отчего-то так приятно,

Как будто некая мечта

Его звала туда, туда,

Где счастье обещали звуки,

Где радости всегда пора.

Когда закончилась игра,

Татьяну Коврин взял за руки

И вышел с нею на балкон:

«С утра я вот чем увлечён…

«Легенда… странная такая…

Не помню, вычитал ли где

Иль слышал… долго размышляя,

Её вращая на суде,

Заметил я несообразность:

В ней есть неточность и неясность,

Ума необъяснимый ход,

Но всё ж она меня влечёт…

Шёл по пустыне аравийской

Монах, одетый в чёрный цвет,

Уж тысяча умчалась лет…

Иль был он в местности сирийской…

Неважно; сотни лет назад

Он проходил пустынный скат.

«Потом за пару миль от ската,

Где шёл таинственный герой,

Как копия причины-брата

Мираж возник, монах другой.

Смотрели рыбаки монаха

Близ озера и не без страха,

Как шёл он тихо по воде.

Мираж дал жизнь других чреде:

От миража мираж рождался,

И образ чёрный и немой

Из слоя атмосферы в слой

Всё без конца передавался.

Такой оптический обман

Встречался в ряде многих стран:

«То Африке, то на Алтае,

В Испании, в других краях…

Зачем он был – никто не знает,

Быть может, тайну нёс монах?

Покинувши слои земные,

Открыв Вселенной тьмы большие,

Он ныне бродит, всё никак

Не попадая в нужный мрак,

Где б мог померкнуть. И быть может,

Его встречает Марс теперь

Иль Южный крест… да верь не верь,

Гласит легенда (что тревожит!),

Чрез тысячу, представьте, лет,

Как шёл в пустыне сей секрет,

«Он вновь войдёт в слои земные

И нам покажется… да, да!

И будто сроки те чудные

Вот близко… может, ерунда,

Поверить в это что умора…

Но чёрного монаха скоро –

Сегодня-завтра ждать должны…»

– Неясно, как ребёнка сны…

Да, странный образ, непонятно… –

Сказала Таня; ей герой,

Легенда с оптикой-игрой

Не приглянулись. «Что досадно,

Что удивительней всего! –

Не помню, где иль от кого

«Легенду слышал я, откуда

Попала в голову ко мне?

Быть может, очертанья чуда

Являлись ночью в неком сне…

Клянусь, не помню!.. вот что странно… –

Сказал он тихо и туманно

И засмеялся. – Да, чудно!

Но этих красок полотно

Так интересно, занимает

Сегодня целый день: с утра

Я думаю о нём… пора

Явления уж наступает,

И почему-то сей герой

Пленяет тайною мечтой…»