Черный портер

Миша с Петром познакомились лет пять назад. Дело было так. Михаил – кандидат наук и младший научный сотрудник, как водится, зарабатывал гроши. Он зарабатывал их на самом биофаке МГУ На родной кафедре. Что могло быть почетней и прелестней раньше в дни проклятого… чего? Да-да, проклятого социализма! Так вот, что могло быть лучше для ученого, чем «остаться на кафедре» и сразу поступить в очную аспирантуру! Для энтомолога – акт настоящего признания. Уважения к знаниям и возможностям. Имя среди знатоков. Защита диссертации без черных шаров. И это все хорошо… Но и в совке это было бы очень скромно, не говоря про теперь! А жить-то надо…

Миша был уже женат. Жена Инка про себя говорила – хожу на службу. С подробностями она не спешила. Инка тоже раньше была «своя». Занималась «поведением», на кафедре высшей нервной деятельности к ее работе по леммингам коллеги отнеслись с большим интересом. Но близнецы.... Нет, все лемминги на белом свете не могли перевесить для Инки близнецов. Она помаялась, покрутилась, поплакала в подушку и устроилась работать в городскую управу. Дядя помог. Ни тебе командировок – «поля» по три месяца в году – ни нищенских окладов, ни… Ох! Ни любимого дела.

Жена – типичная отличница по всем предметам, энергичная, ответственная и толковая, быстро продвигалась среди «офисного планктона». И стала отлично зарабатывать. Бабушек на вахте сменила няня. А Миша… Миша на отцовском участке взял да занялся пчеловодством. Он призанял немножко денег. Почитал. Притащил знатока, и тот дал подробные указания. Привез парочку приятелей и они вместе соорудили ульи. Купил несколько семей опять же под руководством знатока. И дело пошло!

Но главная решающая идея была – привлечь стариков! У Скуратовых под Звенигородом была дача. Отец – инженер, умелец и любитель понемногу на медные деньги своими золотыми руками выстроил дом. В нем – тоже постепенно – появились вода, газ и электричество. Но жили там все же летом. А рядом-то в домиках подале около небольшой деревеньки имелись настоящие «зимники».

Эти жили круглый год. И из них кое-кто, конечно, работал, но чаще это были пенсионеры из коренных или москвичи, кто купил домишко, а квартиру в Москве за приличные деньги сдавал.

Потапыч, который тут всех знал с детства, пригляделся к народу. Люди не бедствовали, но и не процветали. Это точно. Он слегка помозговал – пенсионеры-то еще хоть куда! «Девушкам» и шестидесяти нет, один военный юрист – тоже мужчина с самом расцвете сил, а бывший летчик санитарной авиации, так тот вообще просто хоть завтра замуж!

Долго ли коротко ли, организовали они общество и ограниченной ответственностью. К делу подошли серьезно. «Сотрудники» Мишины отправились на курсы пчеловодов. Сначала энтузиастов было шестеро. Потом, как обычно, двое отсеялись. Но остальные четверо не на шутку увлекались.

Продолжение

Сейчас Скуратов иногда с удовольствием вспоминал, как сидели у него при свечке – электричество как обычно отключили, что-то в очередной раз стряслось. Как засыпали его вопросами. Смущались и тут же начинали смеяться над собой, пробуя на вкус многим не слишком знакомые слова – взяток, роение, расплод…

Младшая «девушка» – учительница музыки Божена оказалась из них самой неожиданно компетентной. Она долго сидела молча, а потом, порозовев от волнения, вдруг начала сыпать такими «пчелиными» словечками, что собственный муж сделал большие глаза.

– Братцы… если получится, можно начать прополис… это самое… производить или выпускать. И маточное молочко – оно жутко дорогое. Не знаю, как добывают пчелиный яд, но пергу…

– Окстить, Боженка! – не выдержал сосед, летчик в отставке. – Это что за зверь? Как там? Пер… ну, не очень прилично…

В ответ раздался хохот. А когда поутихли, объяснил уже сам Скуратов. Он, тем временем, понял, что знает не очень много. Нет, у отца была колода, но это так…

Мишин отец – Леонтий Николаевич Скуратов никаких склонностей к насекомым сроду не имел. Зверей предпочитал в вареном и жареном виде. На домашнего кота поглядывал с большим неодобрением. И тот, любимец жены и двух детей, от него кроме неумолимого «брысь» ни одного слова не слыхал. Был, Леонтий Николаевич, правда, рыбак, увлекался подледным ловом, но это все!

Когда он однажды пришел с работы домой, бормоча себе под нос странное слово «борть», никто из домашних его не понял. Про слово «бортник» не вспомнили, озабоченно отрешенному выражению отцовского лица значения не придали. И зря.

Насекомых отец семейства, и в правду, не жаловал. А историей интересовался. В особенности историей отечественных ремесел, умений далеких предков и даже прикладных искусств. Он то плел из лозы красивые туески, то сладил сам большую бочку, а потом два бочонка поменьше для жены. И та солила на даче грибы собственного сбора и делала бесподобные малосольные огурцы!

Он устроил мастерскую, завел верстачок и любовно выискивал себе инструментарий. Совсем не просто в советские времена!