Черный шар

Отойдя от окна, Илья заскрежетал зубами. Никто не знает, сколько ледяных осколков он воткнул в свои глаза и сердце, чтобы из доброго мальчика стать бесчувственным любимцем Снежной Королевы.

Исследователь сбросил замызганный халат и начал сдвигать кресла, готовясь к ночевке.

Окорочка

В дверь тихо постучали. Мелькнула мысль: “Может, под утро Илья вернулся”…

Оказалось, соседка зашла предупредить, что заняла очередь за куриными окорочками. Неожиданная оттепель в конце января сменилась непрекращающимися февральскими морозами. Катя куталась сама и напяливала что могла на ребенка. Спустив по лестнице коляску, женщины бросились к лотку на Дегтярной улице.

Очередь была заметна издалека. Она дымилась и поеживалась, исполненная мрачной решимости стоять до конца. Люди молча смотрели, как продавщица в гигантских валенках и ватнике долбила молотком замерзшие брикеты с ляжками. “Ножки Буша” давали без талонов, и многие брали по целой упаковке, тем более что разделить их толком не удавалось.

Катя недоумевала, почему соседка стоит за американскими окорочками… Ведь она адвокат, и ее муж завтра из Франции прилетает, неужели она ему их покупает, неужели он их будет есть? Мысль эта не давала Кате покоя и, как ледышка, застряла в голове, а может, и вовсе примерзла к ней. Ноги сильно заледенели, казалось, она стоит босиком прямо на снегу. Эх, сапоги “Скороход”! Они служат скорому уходу из этой жизни.

Бабулька позади Кати начала вспоминать блокаду и между делом намекнула, что дети в коляске на морозе так долго лежать не могут, они охлаждаются и умирают. Перепуганная Катя взглянула на Машу – черные реснички заиндевели, но личико было теплое.

– Ничего, уже скоро, – прошептала она.

Мужчины стали помогать продавщице разбивать брикеты, и дело пошло быстрее.

Катя вспомнила, как накануне по телевизору показали мужика, откопавшего тушу мамонта. Он отрезал от нее куски и делал неплохие котлеты. Жестковато получалось, зато нажористо. После одной съеденной порции весь день есть не хочется. Новатор предлагал всем желающим обращаться к нему за деликатесом и рецептами, а также рекомендовал включать мамонтятину в меню ресторанов. “Может, и под нами зарыта туша, а мы стоим на ней и не подозреваем?” Потом она снова вернулась к мысли о том, зачем стоит в очереди соседка, ведь она адвокат, и ее муж завтра из Франции прилетает…

Когда очередь наконец подошла, Катя перестала чувствовать пальцы. Она долго не могла рассчитаться с продавщицей, у обеих не слушались руки. Запихнув в коляску окорока, женщина поспешила домой. Маша уже покряхтывала, приближалось время приема лекарства.

В коридоре соседка встретила Музу и победоносно показала ей добычу. В мгновение ока Вертепная накинула платок и тоже помчалась на Дегтярную. “Эх, такую даже мороз не берет”, – с завистью подумала молодуха, вдыхая запах заурядных духов от промчавшейся пенсионерки.

Вертепная вообще отличалась склонностью к дешевым эффектам. На голове она сооружала прически типа Эйфелевой башни, а в длинном коридоре коммуналки пыталась устроить подобие Третьяковской галереи. В канцелярских магазинах Муза скупала копии картин Шишкина, а также натюрмортов с продуктами питания и развешивала их на стенах. В перестроечные годы она даже разорилась на парочку вакханок. Раньше она считала обнаженную натуру слишком вульгарной, но теперь, когда голые бабы все чаще мелькали в журналах и на экранах, Сильвестровна не желала отставать от времени.

“Да, американские окорочка – не чета нашим тощим цыплячьим лапкам”, – подумала Катя, не зная, куда деть полсковороды жира.

– Откормленные. У них все там такие, чего ж от хорошей жизни не жиреть? – рассуждала Муза, поджаривая ножку для Сергея Семеновича и бросая благосклонные взгляды на соседку.

Та знала, что милость ее ненадолго, и все же натужно улыбалась в ответ. Только вчера Муза пыталась выставить ее из ванной, ругаясь из-за бесконечной стирки пеленок, но Катя подарила надзирательнице пачку “Лоска”, и та отстала.

Перемерзшая добытчица уже едва ли надеялась, что вечером муж разделит с ней трапезу. Они теперь редко виделись. Илья почти полностью переселился на работу, где его не раздражали жалобы жены и крики ребенка.

Ночами Маша спала очень плохо. Забывшись, она тут же вскидывалась и начинала горестно рыдать. Катя утешала ее как могла, но ребенок, измученный внутренним страданием, не находил покоя ни в чем. Когда ночами Маша подолгу кричала во весь голос, соседи возмущались, и бедная мать выносила малышку на улицу.

Обычно Катя направлялась в сторону небольшого скверика у троллейбусной остановки. По Невскому шатались подвыпившие и наркоманы. Но женщина была настолько контужена своей бедой, что возможные внешние опасности просто не воспринимала. Она садилась на единственную скамеечку, и одурманенный холодным воздухом ребенок засыпал на ее руках. Затихал и ночной проспект, уезжали последние проститутки, а Катя все сидела в скверике из пяти деревьев, заглядывая в окна тех, кому тоже не спится.