Черный список

К четырем часам я подошел к фотоателье и первым делом проверил телефонную будку. Сунув жетон в прорезь и сняв трубку, я набрал Риткин номер в гостинице, а сам стал внимательно изучать нацарапанные на стене кабины слова и цифры. В тот момент, когда она ответила, я увидел то, что искал — московский номер телефона Коли Щипанова. Вчера этого номера здесь не было. Значит, и второй адресат получил мое послание.

— Это я, привет, — произнес я в трубку.

Похоже, Маргарита спала, и я своим звонком ее разбудил, потому что она не заметила, что гудки были не междугородние.

— Владик? Что случилось?

— Ничего, все в порядке. Звоню, чтобы ты не волновалась.

— Как вы долетели?

— Отлично.

— Как Лиля?

— Хорошо. Рита, я могу тебя попросить об одной вещи?

— О какой?

— Мне нужны фильмографии Доренко, Довжук, Юшкевича и Виктора Бабаяна. У вас ведь наверняка есть.

— Есть. А тебе зачем?

— Рита, мне нужно. Не задавай лишних вопросов. К тебе придет Сережа Лисицын, такой симпатичный мальчик лет двадцати пяти, отдай ему, ладно?

— Но я не понимаю, зачем, — упиралась Ритка с глупым упрямством.

— Сережа работает в уголовном розыске и занимается этими убийствами. Ему нужно проверить одну версию, и для этого ему необходимо иметь фильмографии всех четверых. Сделай, пожалуйста.

— Ладно, сделаю, — сдалась она. — Беда с тобой, Стасов.

— Почему же?

— Да потому, что ты сам бы мог заниматься этими убийствами, если бы согласился работать у Бориса. А ты вместо этого валяешь дурака.

— Все, Рита, у меня жетоны кончились. Пока!

Я повесил трубку и направился в фотоателье. За стойкой на сей раз сидело юное создание лет семнадцати с немытыми волосами и небрежно подкрашенными глазами. Создание грызло орехи из пакетика и перебирало стопку квитанций.

— Здравствуйте, прелестное дитя, — сказал я, подходя к ней поближе. — А где ваш небритый компаньон?

— Это который?

Девушка лениво подняла глаза от своих квитанций и уставилась на меня с таким тупым выражением на лице, что я начал было сомневаться, понимает ли она, что перед ней живое существо, а не каменная глыба.

— А который вчера работал.

— А, Жорик… А его нету.

— Так. А когда будет?

Медленно, словно во сне, она подняла руку, поднесла к глазам часики и задумалась.

— Через сорок восемь минут.

Я тоже бросил взгляд на часы. Было двенадцать минут пятого. Забавная девчушка, могла бы просто сказать, что Жорик придет к пяти часам, так нет, выпендривается. «Через сорок восемь минут»! Надо же!

— Он точно придет? Мне имеет смысл ждать или он может и до завтра не появиться?

— Кто, Жорик? Он может, он такой.

Она снова уткнулась в квитанции, а я вышел на улицу и уселся на лавочке неподалеку. В конце концов, найти Жорика труда не составит, но нужно держать свое слово. Вчера я был здесь почти в половине шестого и обещал зайти сегодня в это же время. Так что до половины шестого небритый стукачок имеет право гулять, а уж потом я начну с ним разбираться, если нужно будет.

Просидел я на этой лавочке битый час. В четверть шестого в конце улицы показалась машина, темно-синие «Жигули», которая, взвизгнув, вывернула из-за угла и пулей подкатила к ателье. Из машины выскочил Жорик и начал торопливо запирать дверь. Похоже, боялся опоздать к визиту своего новоявленного командира. Стало быть, здорово струхнул вчера.

Через десять минут я покинул гостеприимную лавочку, унося с собой сведения о человеке, у которого есть аппаратура для ночной съемки, а также информацию о том, что испуганный Жорик и не подумал скрывать, кто это в городе завелся такой любопытный. Что ж, его болтливость оказалась мне на руку. Чем больше я «засвечусь», тем лучше.

* * *

Счастливый обладатель фотоаппаратуры для ночной съемки жил на другом конце города, и я с удовольствием совершил пешую прогулку быстрым шагом. Я вообще люблю быструю ходьбу, но когда со мной рядом была Лиля, темп приходилось снижать. Моя книжная толстушка никак не поспевала за папашиными длинными ногами.

Первое разочарование не заставило себя ждать. Никита Гущин, имя которого мне назвал небритый Жорик, был в отъезде. Как выяснилось, он уехал почти две недели назад к своей невесте в Магнитогорск. Мать Гущина, худая, как жердь, изможденная и сварливая, разговаривала со мной сквозь зубы, не прерывая своего занятия — она закатывала в банки помидоры и огурцы. Не добившись от нее никакого толку, я уже собрался было попрощаться, когда заметил среди вывешенного на просушку белья две белые футболки, которые по размеру никак не могли принадлежать двадцативосьмилетнему молодому мужчине. Выходит, у Никиты есть брат или сестра. Это уже лучше.