— Владинька, у тебя все в порядке? — возбужденно закричала она.
— Естественно. Как там мой детеныш?
— Спит. Разбудить?
— Разбуди, пожалуйста, — попросил я, сгорая от нетерпения.
Жетоны один за другим проваливались в ненасытное чрево автомата, пока Кука будила Лилю. Наконец я услышал ее голосок:
— Папа?
— Привет, котенок. Как ты?
— Хорошо.
— Не скучаешь?
— Нет, здесь книжек много.
— Отлично, молодец. Котенок, у меня к тебе очень серьезный разговор.
— Про тетю Таню?
— Да нет же, не про тетю Таню. Помнишь, мы несколько дней назад обедали, а ты за столом читала журнал, «Вестник кинофестиваля», и спрашивала меня, кто такие Олег Юшкевич и Виктор Бабаян? Помнишь?
— Помню.
— А почему ты спрашивала именно про них? Ведь в журнале было много разных фамилий. Почему ты обратила на них внимание? Постарайся вспомнить, котенок, это очень важно.
— Я эти фамилии видела на бумажке.
— На какой бумажке?
— У дедушки.
— У какого дедушки?! — заорал я в трубку. — Лиля, пожалуйста, перестань дурачиться. Это очень, очень серьезно.
— Я не дурачусь. — Голос у моей дочурки стал обиженным и дрогнул. — Когда мы ходили к дяде Сереже в гости, начался сильный ветер, и у дедушки выпала газета и какие-то листочки. Ты же сам велел мне помочь ему.
— И ты заглянула в эти листочки?
— Да. А что, нельзя было? — испуганно спросила Лиля.
Одной из немногих вещей, которые милицейскому папаше удалось накрепко вбить в голову своей дочери, был категорический запрет брать чужое. И Лиля панически боялась сей запрет нарушить. Но мой ребенок был все-таки неисправим: стоило ей увидеть буковки, она тут же начинала складывать их в слова.
— И что было в этих листочках?
— Фамилии.
— Какие фамилии? Сколько?
— Много, папа, я не помню.
— И среди них были фамилии Юшкевич и Бабаян?
— Да. Я потому потом и спрашивала.
— Котенок, напрягись, пожалуйста, сосредоточься и вспомни, какие еще фамилии там были.
— Я забыла, — произнесла она упавшим голоском. — Я же не знала, что нужно запоминать.
— Ибрайбекова. Была такая фамилия?
— Не помню. Кажется, нет.
— Доренко?
— Тетя Оля? Была.
— Голетиани?
— Не помню. По-моему, нет.
— Иванникова?
— Да, была. Я помню, что была.
— Казальская?
— Нет, кажется. Папочка, ну я правда не помню.
— Довжук?
— А мама говорила, что ее убили…
— Была или нет?!
— Была… Папа, не сердись. Я не виновата…
— Да я не сержусь, котенок, что ты, просто я очень волнуюсь, потому что у нас с тобой важный разговор. А фамилия Целяева там была?
— По-моему, нет.
— Давай повторим сначала. Ты абсолютно уверена, что видела в этом листочке фамилии Доренко, Довжук и Иванникова?
— Да. Я уверена.
— А сколько еще фамилий было в списке?
— Эти три, потом те две, про которые я спрашивала, и еще, наверное, одна или две, но я их прочитать не успела.
— Ладно, котенок, отдыхай, веди себя хорошо, слушайся Алика и Куку. Я тебя целую. Тебе привет от мамы.
— Спасибо, — вежливо поблагодарила она. — А от тети Тани?
— И от тети Тани, и от тети Ирочки, и от дяди Юры Мазаева. Они все тебя обнимают и целуют.
— Хорошо, — важно сказал мой ребенок. — И я их целую.
Я повесил трубку и вышел из кабины. Только на улице я почувствовал, что взмок настолько, что рубашка прилипла к спине. В голове с калейдоскопической скоростью замелькали обрывки мыслей и сведений, которые до разговора с Лилей были разрозненными и никак друг с другом не связанными, а теперь вдруг начали складываться в единую картинку.
Дедушка с листочком.
Листочек с фамилиями.
Фамилии шести или семи человек, четверо из которых убиты.
Одна из убитых получила кассету, на которой были запечатлены местные ветераны и работа юношеского военно-спортивного клуба «Патриот».
Ветераны… Дедушка…
Юношеский клуб. Подростки. Мускулистый малолетка Леха. Пожилой мужчина с военной выправкой (ходит как аршин проглотил). Юношеским клубом руководят ветераны, военные-отставники.
В какое же дерьмо я вляпался?!
В дом номер 8 по Первомайской улице я уже не вернулся. Прямо с переговорного пункта я отправился искать Сергея Лисицына, взял у него переданные Ритой буклеты с фильмографиями всех четверых убитых кинодеятелей, велел ему раздобыть все остальные буклеты со сведениями об участниках кинофестиваля «Золотой орел» и явился пред ясные очи хозяев дома номер 21 на все той же Первомайской улице. И был я к тому моменту уже темноволосым, коротко стриженным и усатым и носил весьма прозаическое имя Дмитрия Николаевича Галузо. Мои вещи должен был принести Лисицын, его же я попросил предупредить Татьяну.