«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации

Все четверо посмотрели на меня. Мне было как-то неловко. Но я по-хозяйски уселся в левое кресло, пристегнулся и думаю, с чего начать.

Но тут подал голос Костя: «Чего рты разинули? За работу, уже ночь на дворе».

Все быстренько начали щёлкать переключателями, запускать двигатели. Двигатели ровно загудели. Константин сказал: «Старлей, я сам вырулю, а то в потёмках заедешь не туда». Я кивнул. Костя вырулил на полосу, она была жутко тёмной. Фары и ходовые огни не включали. Мы стояли и ничего не делали. Минуту, две. Я уже заёрзал на своём месте. «Двигатели прогреты», – доложил бортмеханик. И тут полоса вспыхнула огнями, так что с темноты было больно глазам. Костя посмотрел на меня и кивнул. «Экипаж, взлетаем», – каким-то чужим голосом скомандовал я и толкнул РУДы вперёд. Костя положил на РУДы свою руку и вывел двигатели на максимальный режим. Бортмеханик подстраховывал его. Самолёт резво покатил по бетонным плитам, штурман читал скорость. Я очутился в своей стихии. Мы взлетели, скорость росла, и её рост я компенсировал увеличением скорости подъёма. «Курс 60», – скомандовал штурман. Я не спеша повернул штурвал, держа крен в пределах 30 градусов.

– Командир, держи 45, – подсказал Костя.

– На такой скорости 30 – это максимум, – ответил я.

– Я знаю, но иначе мы можем вписаться вон в тот склон, – и Костя показал пальцем в темноту ночи.

Я не стал искать склон, в который мы можем вписаться, а просто ещё повернул штурвал, пока указатель крена не встал на отметке 45. Запищала сигнализация «Крен велик». Но скорость уверенно росла, и сигнализация вскоре выключилась. А дальше всё было как обычно, как у меня было уже сотни раз. Правда, тогда я сидел в правом кресле второго пилота, а сейчас в левом. Всё немного не так, как я привык. Но ничего, быстренько разобрались. Экипаж хорошо знал своё дело, и мы спокойненько летели. Я вгляделся в темноту ночи. Ничего не было видно. Ни земли, ни горизонта, и только звёзды были на своём месте. Спать не хотелось. Куда меня забросила судьба? Ещё вчера ночью я спал в родительском доме, где одиноко жила моя мама, где прошла вся моя жизнь, пока я не уехал в училище. Раненько утром мы с мамой пришли на автобусную остановку, и я, попрощавшись с ней и утерев ей слёзы, сел в автобус. Затем самолёт до Ташкента, и вот – не прошло и суток, как я в небе над Афганом с полным багажником страшных ящиков.

– Старлей, снижаемся, посадка в Ташкенте, на спецстоянке нас уже ждут, – сказал Игорь.

– Что за спецстоянка? – не понял я.

– Увидишь.

Сели чистенько, по-академически. Рулил на стоянку Костя. Зарулил. Несмотря на глубокую ночь, на стоянке было много народу. Грузовые машины стояли чуть поодаль. Я не понимал, что это за люди, и только когда начали выгружать ящики, до меня дошло – это же родители погибших солдат. Кто-то стоял молча, кто-то вычитывал надписи на ящиках и, найдя нужную, с плачем кидался на этот ящик. Было жутко, страшно, неприятно, и я быстро ушёл на другую сторону самолёта, чтобы не видеть этой картины. Выгрузка закончилась, все потихоньку разъехались. Бортмеханик замкнул самолёт. Майор сказал: «Всем по домам, отдыхаете двое суток. Я в отпуск».

– А мне что делать? – спросил я.

– Тебе отдыхать и к командиру. Стажировку закончил, я ему сообщу, – и майор быстрым шагом двинулся вместе со всеми.

Про меня никто не вспомнил, и я в одиночестве побрёл туда, куда пошёл экипаж. Кто они такие? Я не знал их званий, фамилий. Знал, как зовут, и то не всех. Больше ни с кем из них мне летать не довелось, так, иногда случайно где-то сталкивались: «Привет». – «Привет».

Куда мне идти, непонятно. Общежития у меня нет. Искать гостиницу в городе ночью не хотелось. Можно, конечно, провести остаток ночи в аэропортовском ресторане, но настроение было не то. И я отправился в сторону домиков воинской части. Зашёл в помещение штаба. Дежурный сладко спал за столом, подложив руки под голову. Не проснулся. Я тихонько прошёл дальше по коридору и увидел стоящий у стены диванчик. Подложил под голову свёрнутый комбинезон, снял туфли и растянулся на нем. Быстро заснул. Разбудил меня вчерашний полковник. Я даже не знаю, кто он такой.

«А ты что здесь делаешь? Как слетали? Нужно было пойти в общежитие лётного состава, через три домика отсюда. Да ты же новенький, ещё ничего не знаешь», – быстро заговорил полковник. И не дожидаясь ответов, добавил: «Дуй в строевую, бери направление в общежитие, оно за территорией аэропорта, говорят, очень приличное. Короче, размещайся, обустраивайся, отдыхай. На всё про всё тебе неделя. В понедельник в шесть жду. Свободен».

Я в армии уже почти десять лет и прекрасно знаю, что неделя – это не семь дней, а столько, сколько скажет старший. В самом деле – сегодня раннее утро четверга, а в понедельник к шести быть в части. Ну что, не привыкать.