Черный треугольник

- Кстати, Петр Петрович, - впервые назвал я его по имени и отчеству, все хотел полюбопытствовать: почему вы избрали поприщем для своей деятельности сыскную полицию?

Он удивленно и подозрительно посмотрел на меня. На всякий случай ощетинился.

- Грязная работа?

- Полноте! Как бывший политический преступник могу засвидетельствовать, что этот род деятельности предполагает многие редкие качества, в том числе и ум. Но насколько мне известно, дворянство сыскную полицию не жаловало. Впрочем, если мой вопрос вам неприятен...

- Нет, почему же? - Борин воинственно выставил вперед свою бородку, но затем в его глазах мелькнуло что-то вроде улыбки: - Игра воображения!

- В каком смысле?

Вместо ответа он неожиданно весело спросил меня:

- Вы в сыщиков-разбойников никогда не играли?

- Играл. Правда, давненько, еще до семинарии...

- Значит, вас уберег ваш ангел-хранитель. А мой своими обязанностями пренебрег...

- Выходит, Совету милиции надо вашего ангела-хранителя благодарить?

- Кого ж еще? С его согласия мое детство на многие лета затянулось. Я в сыщиков-разбойников и в гимназии играл. Но к шестому классу я уже был не рядовым сыщиков, а шефом криминальной полиции Франции Видоком. Так же, как и он, я был вначале преступником, трижды бежал с каторги, а затем предложил свои услуги правительству Наполеона I. "Только преступник сможет победить преступление", - сказал я и вместе с двенадцатью каторжниками, своими помощниками, за год выловил в Париже почти тысячу убийц, взломщиков и воров...

- Блестящая карьера! - сказал я.

- Еще бы! А главное - она продолжалась. В седьмом классе, когда мои приятели зубрили спряжение латинских глаголов, я уже был шефом криминальной полиции Лондона Джоном Филдингом, слепым сыщиком, который узнавал по голосу каждого из трех тысяч лондонских рецидивистов. Затем я превратился в Алана Пинкертона. Я основал в Американских Соединенных Штатах Национальное сыскное бюро, избрал его эмблемой изображение широко раскрытого глаза, а девизом слова: "Мы никогда не спим". Я тогда выловил много преступников и даже раскрыл заговор против президента Линкольна...

Борин замолчал, насупился. Кажется, он жалел о своей откровенности. Лед официальности растаял, оставив розовую лужицу сентиментальных воспоминаний...

- А в кого вы играли после гимназии, Петр Петрович? - спросил я. - В Бертильона? Фуше?

- Не угадали, - покачал он головой. - После гимназии я играл в честного полицейского чиновника, который не берет взяток. Глупая игра, не правда ли?

- Возможно, - согласился я, - но зато оригинальная. Насколько мне известно, ни Видок, ни Пинкертон в нее не играли. Надеюсь, она вам еще не надоела?

Он кисло улыбнулся:

- Можете не беспокоиться. Уж лучше играть в честного полицейского, чем в "раскрепощенного лудильщика". Так что, как видите, в сыск меня привели ангел-хранитель, пустые мечтания и интерес к истории криминальной полиции. Но если позволите...

- Откровенность за откровенность?

- Да. Что привело вас к революционерам? Ненависть к власть имущим, неудовлетворенное честолюбие или природная склонность к филантропии?

- Ни то, ни другое, ни третье.

- А что же?

- Тоже интерес к истории.

- Криминальной полиции?!

- Нет, к истории развития общества и классовой борьбы. Когда я понял несправедливость существующего строя, у меня появилось естественное желание способствовать его разрушению. Так я стал профессиональным революционером. Как видите, мои мечтания, в отличие от ваших, не оказались "пустыми": то, что должно было свершиться, свершилось.

- "Кто был ничем, тот станет всем"?

- Совершенно верно, Петр Петрович. И это закономерно, справедливо и разумно.

- Разумно... - повторил Борин. - Извините великодушно, но я позволю себе еще один вопрос. - Он снова воинственно выставил вперед свою бородку. Всю ту грязную пену, которая всплыла сейчас на поверхность, вы тоже считаете торжеством разума?

- Советская власть существует в России всего три месяца и несколько дней. Зачем же забывать об этом? А пена она и есть пена. Но во-первых, при большой волне она неизбежна, а во-вторых... Древние, как вам известно, утверждали, что Афродита родилась именно из пены...

Он ничего не возразил. Помолчал. Прикурил успевшую погаснуть папиросу, затянулся.

- Знаете, что самое странное, Леонид Борисович? Самое странное, что мы с вами, кажется, сработаемся.

- Не сомневаюсь.

- После разговора в ризнице у меня такой уверенности не было. А теперь...

- А теперь, если не возражаете, вернемся к делу, - сказал я.

- Да, да, разумеется. Дело - прежде всего.

Рычалов был бы им доволен: Борин понимал всю важность "самодисциплины". Впрочем, просто дисциплина ему тоже была свойственна в достаточной степени...

III

По распоряжению Рычалова я был освобожден от работы по Совету милиции и перебрался в уголовный розыск, где Дубовицкий выделил мне комнату.