- Прекрасный рассказ для «Огонька»! - улыбнулся Большаков.- Но читатели требуют продолжения. Они спрашивают, куда после всего этого подался Тоом? В Баргузин или в Усть-Баргузин?
- Трудно сказать. Но ясно, что «голосовать» он не мог, боясь попасться на глаза людям возле места убийства. Выходит, пошел пешком.
- Он мог спуститься по реке на плоту,- сказал Большаков.- Связал два бревна ивовыми прутьями - и готово.
- И спокойно поплыл по ночной реке?.. Не исключено… Но перед этим он по руслу реки все-таки подошел к машине, чтобы удостовериться, удалось ли ему убить водителя. И только после этого отправился в плавание.- Бадимбаев поднялся с земли и, улыбнувшись, заключил: - Что ж, дорогой Исай Игнатьевич, я вижу, вы внимательный читатель «Огонька». И, так сказать, читатель творческий. Настолько увлеклись рассказом, что готовы помочь автору его дописать…- И добавил без тени иронии: - А это уже очень хорошо! Ну ладно, пошли!..
Они спустились вниз. Впереди показался берег реки, заросший сплошным ивняком, пышными кустами тальника.
- А знаете что, товарищ подполковник? - неожиданно воскликнул Большаков, которого осенила новая догадка. - Что, если они оба были палачами и вместе бежали сюда, воспользовавшись документами умерщвленных узников? И один из них, тот, который скрывался под фамилией Афанасьева, хотел сдаться властям, а следовательно, выдать и второго?..
- Теоретически это вполне резонно, а в реальной действительности не имеет под собой никакой почвы, - ответил Бадимбаев.- Почему? Потому что у Афанасьева здесь живут родные и близкие, они сразу узнали бы чужого. Возможно другое. Узник Афанасьев, не выдержав пыток или побоявшись смерти, стал тайным агентом врага, то есть ценою предательства купил себе жизнь, и потом его освободили наши, считая мучеником. Вот тогда-то Афанасьев и Тоом вполне могли быть связаны между собой. И кто знает, может быть, вели шпионскую работу в пользу империалистического государства… И вор у вора дубинку украл: один шпион убил другого. Бывает такое и по приказу разведцентра… Допустим, Афанасьев, который был подручным Тоома по шпионской работе, потерял для своих хозяев ценность или попал в поле зрения органов Госбезопасности и оказался на грани провала. Тогда Тоом получил бы приказ уничтожить Афанасьева…
- Но ведь с таким же успехом можно подозревать и учителя Левского, и журналиста Бальдирова, и многих бывших узников концлагеря, фамилии которых стоят в полученном нами списке! - воскликнул Большаков.
- Излишняя подозрительность так же вредна, как ротозейство. Мы вправе подозревать только того, кто попал в поле нашего зрения вследствие каких-либо нечестных действий, или того, на кого указывают свидетельские показания. Так вот произошло с Тоомом. О нем рассказали другие предатели, взятые нашими органами.
- А может, этот Тоом никакой шпионской деятельностью не занимается?
- Скорее всего, так и есть. Ему не до шпионства, пожалуй. Сидит где-нибудь в закутке и спасает свою эсэсовскую шкуру…
В Усть-Баргузине Бадимбаев с Большаковым облазили все продовольственные магазины, чайные и столовые, в одной из них даже поужинали, но только к вечеру нашли магазин, где продавщица сказала, что видела в субботу вечером человека с приметами Афанасьева - он забегал за вином перед самым закрытием магазина.
Но версия подполковника продолжала висеть в воздухе, словно утренний туман над рекой. И, временно оставив эту версию как черновик рассказа для «Огонька», Бадимбаев с Большаковым помчались по морщинистой поверхности Байкала на север, чтобы хоть к ночи добраться до центральной усадьбы заповедника.
Глава одиннадцатая
НОЧНОЙ КОСТЕР
После того как Горбачук показал свое бесстрашие во время столкновения с хозяином тайги медведем, ребята окончательно прониклись уважением к нему. Ведь, пожалуй, больше всего на свете ценят мальчишки и девчонки именно смелость и храбрость…
Впрочем, возвысился егерь и в глазах Георгия Николаевича. Правда, рассуждения взрослого человека о нем были несколько сложнее, чем детские. Отмечая про себя неопровержимую доблесть Горбачука, учитель вместе с тем задавал себе вопрос: почему Кузьма Егорович не решился добить раненого насмерть медведя: из жалости к зверю или просто потому, что нервы у него такие крепкие?.. А может быть, он и вообще-то равнодушный человек?.. Он ведь так спокойно, бесстрастно смотрел на мучения умирающего животного… Думая так, Георгий Николаевич неожиданно для самого себя приказал себе прекратить даже в мыслях сомневаться в егере. Человек смел, находчив, выдержан, и этого достаточно для того, чтобы не придираться к нему. Смолоду искал Левский в людях хорошее. Искал, как он говорил, «светлое пятно». И если находил (а находил почти всегда), то был всегда уверен, что недостатки у этого человека случайны и временны, а потому не стоит им придавать большого значения.