Черри

– Кажется, он совершенно потерял голову. Они познакомились всего три дня назад. И с тех пор каждый день встречаются.

– К чему ты клонишь?

– Ну что ты, Говард. Разве тебе не интересно, кто так покорил нашего сына?

– Очевидно, тебе интересно.

– Напишу-ка я ему эсэмэс.

– Не смей, – отрубил он.

Лора обиженно замерла, не донеся вилку до рта.

– Я пошутила

.

– Оставь его в покое. В кои-то веки ты не знаешь, что происходит в его жизни, и тебе уже неймется. Не лезь.

– Я и не лезу, – пробормотала она, и ей вдруг захотелось уйти. Лора отложила салфетку и встала из-за стола. Она собралась отнести тарелку на кухню, как вдруг…

– Ты одержимая, – это было сказано резко, грубо. – Собственница.

Она застыла как вкопанная.

Никто из них не проронил ни слова, а потом Говард встал и вышел из комнаты.

Лора так и осталась стоять с тарелкой в руках. На глаза навернулись слезы, не только из-за внезапного обвинения, но из-за того, каким взглядом он наградил ее перед уходом. В этом взгляде читалась глубокая, полная презрения неприязнь. Лора присела на секунду, а потом, словно в попытке отряхнуть с себя его слова, резко встала и направилась на кухню. У нее и в мыслях не было догонять его – он уединился в кабинете, да она и сама не была готова препираться – не было настроения ссориться.

Тарелка зазвенела, стукнувшись о поверхность стола, и Лора вскипела от негодования после слов мужа. Это он устранился из их жизни на все эти годы. Что он мог знать о титаническом труде, который требовался для воспитания ребенка? Об этой всепоглощающей заботе о крошечном еще младенце, о вечном недосыпании, подтирании щек, рук, поп, столов, стульчиков, ты их только три, три, три. О невозможности сходить в туалет в одиночестве, о непоколебимой уверенности в том, что одно твое объятие снимет боль со всех синяков и шишек, поэтому ты всегда должна быть готова предоставить эти объятия. О чехарде из психологии, шуток и прочих ухищрений, к которым приходится прибегать с маленьким ребенком, чтобы дожить до вечера. Ему-то никогда не приходилось иметь с этим дела, не приходилось страдать от душераздирающего плача, если ребенок не хотел идти в свою комнату, и выяснять причину слез, когда четырехлетний ребенок не мог внятно объяснить, почему боится заводить новых друзей. Ему не приходилось выбирать между спортивными секциями, кружками, детскими праздниками, искать золотую середину между поощрением самостоятельности, не заставляя его при этом чувствовать себя брошенным, или справляться с ночными кошмарами после внезапного фатального дедушкиного сердечного приступа. Что он мог знать об этом? Находясь в бешенстве из-за возмутительной слепоты мужа, она налила себе бокал вина, и гнев поутих. Никто не мог этого знать, никто, только родная мать.

Лора взяла бокал и книгу, лежавшую на полочке возле холодильника, и вышла в сумеречный сад. Жасмин благоухал сотнями мелких белых цветков, похожих на звездочки, едва распустившихся на заре июня месяца. Она зажгла цитронелловые свечи, на которые вскоре слетелась любопытная мошкара. Устроившись на садовых качелях, она погрузилась в размышления. Странно было думать, что они с Дэниелом всю жизнь были практически вдвоем, а теперь он готовился оставить ее навсегда. Перед глазами неожиданно возникла сцена, которую он любил разыгрывать, когда ему было три года. Он притворялся щенком и прыгал вокруг нее.

– Гав! – говорил он. – Тебе нравится щенок?

– Замечательный щенок.

– Если хочешь, можешь оставить его себе.

– Правда?

– Насовсем-насовсем, – и он крепко обнимал ее за шею.