Чертополох и терн. Возрождение веры

Кампен рисует твердый контур, уверенный в линии так, как редко бывает даже с великими итальянцами, чей карандаш (в том числе и бесстрашного Микеланджело) словно нащупывает дорогу, даже когда летит по бумаге. Микеланджело не отводит глаз от модели, и его карандаш летит, подчиняясь взгляду: в первый раз, по неизвестной дороге; рука Микеланджело порой медлит, проверяет, не сбился ли карандаш с пути. По линии, уточняющей, раздумывающей (хоть и решительной) виден процесс узнавания. В еще большей степени аккуратен карандаш ван Эйка, создающего парадную вещь. Кампен же самоуверен в линии, что его подводит, – мастер рисует схематично, не следит за поворотом тела, не заботится о том, как фигура выглядит в реальности, но фиксирует образ, подсказанный воображением. Боттичелли, скажем, тоже рисует контурами, и, в случае иллюстраций к «Божественной комедии», это также сочиненные композиции, а не штудии с натуры. Но линия Боттичелли дрожит, мерцает и словно светится – оттого, что мастер чувствует трепет тела, ограниченного линией карандаша, боится потревожить возникающую гармонию. Не так рисует прямодушный фламандец Кампен: отмечает направления масс, и только. Фигура человека, поддерживающего ноги Спасителя, нарисована настолько недостоверно, насколько уместна композиционно. Рисунок «Снятие с креста» лег в основу картины «Снятие с креста», Кампен вряд ли нуждался в таком примитивном эскизе: скорее всего, отметил мысль, пришедшую в пути.

Рисунок Кампена (1425, Лувр) к несостоявшейся росписи базилики Святого Иулиана в Бриуде, Овернь (заказ не состоялся, Кампену пришлось уйти из города), груб и статичен – нет бургундской элегантности; Кампен демонстрирует романское, средневековое рисование под стать храму. Не пластика важна, но сюжет. Иулиан, римский солдат-христианин, убежавший от преследований в Овернь, пойманный и там же казненный, напомнил художнику его самого, высланного из родного города. Схематичные стражники несут голову Иулиана в жертву своим языческим богам. Голова святого – единственный фрагмент рисунка, где карандаш замедлил свой ход, можно предположить, что это автопортрет. Прямолинейность Кампена не схожа с обдуманным рассказом ван Эйка; придворный художник вынашивал сюжеты долго, ошибок не допускал. Ван Эйк, согласно легенде, навещал мастерскую Кампена; мотив понять трудно: Кампен считал ван Эйка царедворцем, дружбы меж ними не было.

Непроявленный конфликт тлел в культуре Бургундии долго и взорвался, в конце концов, инфернальными пророчествами Босха: мастер из Брабанта написал как вельмож, так и лесных бунтовщиков – все становятся жертвами друг друга и сил Ада, разбуженного рознью. Искусство, обслуживающее государственность Левиафана или Бегемота (если пользоваться той терминологией, что придет в Нидерланды спустя сто лет, вместе с республиканизмом); или же искусство, порывающее с государственностью ради природной свободы, – бургундская живопись рассказывает сама, что это было за общество и какова его эстетика.

3