Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

«Языческое» – отнюдь не бранное слово для характеристики искусства. Во многих отношениях языческое искусство привлекательнее христианского: гигантские львы Вавилона, рельефы Междуречья, колоссы и куросы древних цивилизаций – остались непревзойденными в отношении природного величия. В этих изображениях нет душевной теплоты иконы, но душевность и не может присутствовать в многометровом гиганте, который создан повелевать. Мощь языческого искусства такова, что если требуется воздействие на толпу, то за образец берут именно языческие ритуалы. Когда христианская цивилизация хочет увековечить свои победы, она использует триумфальные арки, пантеоны, стелы – христианство нуждается в язычестве. Когда Микеланджело потребовалось наделить иудейских пророков мощью – он нарисовал античных героев.

И, таким образом, укрепил веру в Единого Бога.

Религиозная природа классического Ренессанса – предмет споров, некоторые полагают эту эпоху капитуляцией перед язычеством; А. Ф. Лосев пишет об ущербе, нанесенном христианству в эпоху Ренессанса, о разрушительном титанизме («оборотная сторона титанизма»). Впрочем, иные исследователи полагают десакрализацию дальнейшим путем к освобождению личности. «Свобода» ренессансной личности, границы этой свободы и соответствие ренессансной свободы христианским заповедям – стали предметом споров еще со времен Бернардино Сиенского и Савонаролы. В Новое время Буркхардт (и многие иные) уклоняется от прямого ответа на вопрос, как примирить противоречивые стороны ренессансной эстетики. Очевидно, что рядом с милосердием, гуманизмом, христианской доктриной соседствовал принцип (благодаря античной составляющей синтеза, принцип жил весьма активно) – имперской власти, доминанты силы, национальной гордости.

Последовавший вслед за эпохой Ренессанса распад христианской веры на секты и внедрение капитализма – помогают такому утверждению. Северный Ренессанс связан с Реформацией; протестантизм называют (Вебер) истоком капиталистической морали; то есть капитализм производят непосредственно из Возрождения, и обыватель наших дней наследует Ренессансу на том основании, что у него есть счет в банке. Насколько логична конвертация гуманизма в капитал, сказать легко: Иисус в Нагорной проповеди высказался на этот счет резко. Возможно, однако, что гуманизм Ренессанса и «христианский гуманизм» не тождественны в силу того, что синтез античности и христианства никто не может достоверно проследить. Современный горожанин Европы полагает себя наследником Ренессанса – ведь он свободен, а Ренессанс, как принято считать, это учение о свободе.

Возможно, феномен Возрождения содержал в себе реверсный механизм возврата в исходный пункт; либо за искомый период случилось не одно «возрождение», но несколько, причем разнонаправленных; либо процесс ренессанса не был непременно связан с гуманизмом, а если связан с гуманизмом, то с особым, не христианским, но таким, который редуцирует ожидаемую от «христианского гуманизма» гуманность.

Возможно и то, что феномен Ренессанса (возвращение в прошлое, синтез язычества и христианства) морфологически сложен, не до конца изучен. Даже если, сообразно «классической» концепции, Ренессанс – явление единичное, то даже и внутри этого единичного явления существуют неизученные и неучтенные атомы. Человечество, оценивая эту генную инженерию в истории положительно, не могло оценить всех последствий.

Наблюдая за тем, как эволюционировало наследие Ренессанса, можно видеть, что изобразительное искусство Европы описало замкнутый круг.

Пафос христианской цивилизации и христианского искусства заключался в противопоставлении языческому знаку (тотему, идолу) – христианского образа, антропоморфного образа Божьего. Очевидным образом именно классический Ренессанс совершил самый радикальный шаг – именно к антропоморфному образу, и даже приспособил языческую античную эстетику служить христианскому милосердному образу. В дальнейшем, с течением времени, антропоморфный образ потерял свое значение в европейской эстетике. Неуклонно отвоевывал свои позиции знак и идол. В XX в. можно наблюдать, как образ отступил перед знаком и идолопоклонничество присвоило себе функции искусства христианской цивилизации. Путь от знака к образу и обратно от образа к знаку завершен.

И это произошло, несмотря на то что наследие кватроченто переживалось европейской культурой как формообразующее наследие. Европейская культура считает себя наследницей Ренессанса – и культурный код Ренессанса (гуманизм, христианский гуманизм, симбиоз христианства и античности) должен был служить Европе веками. Очевидно, если судить по смене образа на знак, этого не произошло.

Либо христианская цивилизация решила обойтись без христианства, сохранив лишь «цивилизацию», либо матрица Ренессанса понималась неверно.

3