Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

Можно рассматривать ренессанс как цикличный процесс палингенеза, возвращений к культурному коду, которые совершаются время от времени в истории Европы. Возвращение вспять помогает заново осмыслить наследство и присовокупить новое понимание прошлого к актуальной истории. Через возвращение вспять происходит омоложение организма культуры, происходит регенерация культуры.

Мысль о том, что целая творческая эпоха (совокупность искусств и знаний) может быть открыта заново, мысль о том, что силы цивилизации можно оживить, была усвоена исторической наукой и так называемой историософией давно. Тойнби, следуя за Шпенглером, пишет о «философской равнозначности» цивилизаций, пишет о том, что цивилизации, сменяя друг друга, проходят сходные процессы. Тойнби уверял, что свод общих законов возникает неизбежно, в результате исторического развития и сходных «вызовов» истории. Параллельно с Конрадом, Тойнби пришел к формулировке «обязательных Ренессансов», возникающих в периоды дезинтеграции общества. Такого рода «ренессансы» возникают как защитная реакция организма цивилизации. Существенно то, что Конрад пишет об универсальном характере понятия «ренессанс», явление, по Конраду, свойственно не только Западу, но и Востоку. В данной трактовке «ренессанс» – явление, не связанное с синтезом античности и христианства; в трактовке Конрада и Тойнби «ренессансы» вызваны историческим кризисом и поиском выхода из кризиса.

Знать о том, что ренессансов в истории много – приятно: хорошо, когда хорошего больше. Но, если несколько раз постоянно требуется мир возрождать, если постоянно требуется гальванизация, значит, общая концепция недолговечна.

И, соответственно, вера в Бога не является крепостью; и значит, христианская составляющая ренессансов под вопросом.

Возрождение каролингское, итальянское, северное, наполеоновское, а также ренессансы, явленные в эпоху Просвещения или во время, последовавшее за Второй мировой войной (то, что названо в этой книге ренессансом Латинского квартала), можно трактовать, в числе прочего, и как реакции на социальные кризисы.

Этот взгляд характеризует ренессанс как переосмысление общественного устройства. И действительно, даже в классическом Ренессансе Италии XV в. проблематика устройства государства, спор республиканской и имперской теории, общественные утопии – составляли если не суть процесса, то его основную часть.

Понятый таким образом, ренессанс связан с социальной революцией. И, рассуждая так, революция должна быть осмыслена как ренессанс или его социальная составляющая.

В таком случае возврат ретроимперий XX в. в античное прошлое, присовокупление римского опыта к сугубо актуальной истории, должен именоваться «ренессансом» ровно на тех же правах, на каких именуется «ренессансом» поиск республиканских идей во Флоренции XV в.

Флорентийские гуманисты Платоновской академии обращались к языческому прошлому, но идеологи Третьего рейха или государства Муссолини также обращались в языческое прошлое. Всякое общество в поисках выхода из социального кризиса опускается в прошлое настолько глубоко, как это требуется в данную минуту, и, укрепляя самосознание народа национальной верой, корневой системой культуры, зачерпывает так много языческого, как получается. Невозможно отрицать, что ретроимперии XX в. (по преимуществу фашистские) были именно ренессансными по типу, и если возврат ретроимперий к античности не соответствовал республиканским идеалам Флоренции Медичи, то имперским идеалам античности соответствовал совершенно.

Пластика гитлеровского скульптора Брекера не в меньшей степени «вспоминает» римские и греческие образцы, нежели пластика Микеланджело; и, оценивая искусство с точки зрения воскрешения нормативов древней эстетики, следует признать равные достижения у художников Третьего рейха и Флоренции Медичи.

Авангардисты XX в. обращались к хтоническому наследию (по выражению Пауля Клее, «шли к корням»), к языческим знакам и идолам (архитектоны Малевича есть не что иное, как тотемное, знаковое, языческое искусство), к первозданной силе стихий – и этими стихиями, элементами бытия желали напитать будущее. В сущности, пафос футуристов именно языческий и в качестве такового востребован и фашистской империей Муссолини, и пролетарской революцией в России. Языческая природа авангарда не имеет отношения к античной истории, это язычество иного рода, более глубинное, до-культурное, хтоническое. Тем не менее это обращение к язычеству – осуществленное с тем, чтобы создать синтез хтонического с современным. И в этом смысле языческий авангард XX в. и та идеология, которую выработали революции на основе этого авангардизма, – тоже являются ренессансными.

Такие ренессансы, обращающиеся вспять из христианства в язычество – в поисках оснований на «расовое превосходство» и «свободу», понятую как самоутверждение, – являются, по существу, вариантами фашизма. Происходят, однако, эти возвраты в языческое прошлое согласно тому же методу, какой демонстрирует классический Ренессанс. И, значит, фашизм есть одна из ипостасей ренессанса.