Чертовы котята

— Не много. Записка адресована его жене, она дала прочитать дочери и мне. Это личная записка. Мы еще не определили день похорон и не решили, будем ли приглашать на церемонию друзей и близких или проведем ее в тесном семейном кругу. Я сообщу, если похороны будут открытыми, тогда сможешь прийти.

— Да, сообщи, пожалуйста. И спасибо, что позвонил, хоть и с плохой новостью. Передай, пожалуйста, мои соболезнования его жене и дочери. Как они?

— Плохо. Совершенно потрясены случившимся. К тому же моя жена в положении, ждет двойню и сейчас лежит в больнице на сохранении. Я должен идти к ней. Всего хорошего.

Я не успела ответить, как Яни Суутаринен отключился. Молча села на кровать. Плакать я не могла. Лайтио все-таки сделал то, что планировал. Ну почему мне так плохо именно сейчас, ведь я знала, что он неизлечим и скоро умрет. Я должна думать о свадьбе, а не о похоронах. Если бы я не передала ему оружие, он достал бы где-нибудь еще. К тому же не я его передала, а Рейска. А он, практичный здравомыслящий парень, прекрасно знал, что чем скорее удастся прекратить муки обреченного, тем лучше. В мире каждую секунду кто-то рождается, а кто-то умирает.

В дверь постучали.

— Хилья, ты здесь? — раздался голос Юрия.

Из глаз хлынули слезы. Я не могла ничего сказать, только громко всхлипнула. Юрий счел этот звук за приглашение войти.

— Что случилось?

— Лайтио. Вчера.

Я поднялась с кровати, Транков подошел и обнял меня. Я прижалась к нему, чувствуя просто животную необходимость почувствовать возле себя кого-то теплого. Он гладил меня по волосам и по спине, а я рыдала и не могла остановиться. На это раз он был сильным и утешал меня — слабую и раздавленную горем женщину. Во мне звучал голос Лайтио, я снова и снова прокручивала в голове те слова, которые он произнес накануне Рождества в больнице: «Ты мне хоть и не дочь, но не всегда кровь гуще водицы. Я изрядно люблю тебя». Страшно хотелось получить подтверждение, что я поступила правильно. На память о Лайтио у меня не осталось даже фотографии, только эти слова и сигарный дым.

— Юрий! — Я провела рукой по его шее. — А ты можешь нарисовать его портрет?

— Могу, если хочешь. Он так и стоит у меня перед глазами. Я сжег один портрет, но это не помогло, я так и не смог его забыть.

— Нарисуй мне портрет Лайтио. — Я поцеловала его в щеку и отстранилась. — Пора идти собираться. Мы с Юлией идем в «Санс Ном».

— Давай вечером поставим свечи в память о Лайтио.

— Где?

— В церкви, разумеется.

— Но в Финляндии церкви ночью закрыты. Иначе там находили бы пристанище бездомные, алкоголики и иные отбросы общества. А охрана стоит дорого. Так что мы можем просто прогуляться по берегу и выкурить по сигаре.

— Так, значит, теперь в связи со смертью главного подозреваемого дело Рютконена будет закрыто? — шепотом спросил Юрий и снова притянул меня к себе.

Этого я не знала, а спросить теперь не у кого. Всю дорогу до ресторана у меня перед глазами был Лайтио: сидел в кабинете за рабочим столом с сигарой в каждой руке. Я не думала, что он застрелится дома, ведь как профессионал он должен знать, сколько проблем такие случаи приносят родным и близким. А кто его нашел? Жена? Я знала, он любил ее, хоть частенько и называл за глаза «моя баба». Но еще больше он любил собственную независимость. Почему человек должен мучиться до последнего мгновения, почему не может сам назначить дату своего ухода?

Верующий ответил бы, что эти вопросы решает Господь Бог. Но разве не Бог решает, кому суждено покончить с собой, а кому умереть своей смертью?

К счастью, мы приехали в ресторан до того, как я окончательно сошла с ума, размышляя о жизни и смерти. А там все разговоры свелись лишь к тому, какое шампанское подавать, сколько готовить видов холодных закусок и какие заказывать устрицы. Моника несколько раз вопросительно взглянула на меня: заметила, что у меня печальный вид. Я промолчала: было не лучшее время для откровений.

19

В церковь я попала лишь на Пасху вместе с Саарой и Ваномо. Накануне вечером они приехали из Куопио и решили прогуляться по Хельсинки, посмотреть столичные достопримечательности, в том числе Кафедральный собор. Они совершенно не удивились, когда в храме я зажгла свечу и на несколько минут застыла, склонив голову. Я совершенно не знала, что следует делать в таких ситуациях — стоять молча или читать про себя молитву. Верил ли в Бога сам Лайтио? Он так часто удивлял меня, что я даже не решалась делать какие-либо выводы о его пристрастиях или убеждениях.