Честь

Размышляя о природе охватившего его непостижимого влечения, он понимал, что не в силах разгадать эту загадку. Эта женщина, с которой у него было так мало общего, имела над его душой власть столь же неодолимую, как власть детских воспоминаний. По причинам, скрытым от его разума, но очевидным для сердца, он хотел защитить ее от всего мира своей любовью. Чувство, подобное этому, возбуждали в нем три женщины: его сестра, его мать и его бывшая жена. Но рядом с Пимби он испытывал нечто новое, неведомое прежде. Только рядом с ней Элайас чувствовал, что живет реальной жизнью, и его не пугало, что жизнь эта полна неведомых опасностей. Источником постоянной тревоги для него служило лишь одно обстоятельство: любовь их была незаконной, а значит, он мог потерять ее в любую минуту. Страх утратить Пимби усиливал и обострял его желание обладать ею. До знакомства с нею жизнь его словно распадалась на куски, а она все связала воедино, соединив его с прошлым, с предками, с Востоком. Ее любовь стала недостающим фрагментом головоломки, путеводной нитью в поисках утраченного времени.

Всякий раз после того, как свет в зале зажигался, они дергались, отодвигались друг от друга и выходили на улицу порознь. Никто не видел их вместе, – по крайней мере, на это они надеялись.

Она выходила первая, а он нарочно замедлял шаг, рассматривая афиши на стенах кинотеатра. Он думал о фильме, о ее глазах, излучающих свет, и пытался привыкнуть к чувству пустоты, которое охватывало его после разлуки.

*

Тюрьма Шрусбери, 1991 год

Я внезапно просыпаюсь посреди ночи. В камере темно, только из коридора проникает слабый желтый свет. Считается, что дежурные лампочки успокаивающе действуют на наши нервы. Дерьмовая идея. От этого паскудного желтого света меня тянет блевать.

Койка кажется жесткой, словно я лежу на голых камнях. Но я проснулся не из-за этого. Что-то не так, и я это чувствую. Я прислушиваюсь, затаив дыхание. Из соседних камер доносятся храп, хруст костей, пердеж и скрип зубов. Люди на воле думают, что в тюрьме стоит жуткая тишина. Это не так. Но сегодня, несмотря на обычные звуки, тюрьма кажется пустой. Чего-то не хватает. А может, у меня просто едет крыша.

Мама часто говорила, что предчувствия – это шепот Аллаха в темном лесу. Время от времени Он предостерегает нас, учит быть осмотрительными, не заводить ненужных знакомств, не открывать ненужных дверей. Но мы не обращаем на это внимания. Правда, я не уверен, что слышу сейчас шепот Аллаха. Предчувствие – это сознание того, что скоро должно произойти что-то плохое. А у меня совсем другое чувство. Оно больше похоже на печаль, которую испытываешь после того, как что-то плохое уже произошло и ничего нельзя изменить.

Я приподнимаюсь, опираясь на локти, и напрягаю слух. Поначалу мне кажется, что призрак матери снова решил нанести мне визит. Но я быстро понимаю, что ее в камере нет. Когда она приходит, все по-другому: сердце мое начинает бешено колотиться, в дальнем углу камеры всегда возникает слабое свечение, как от только что выпавшего снега, что-то тихонько шуршит, как шелковые занавески, воздух пахнет жасмином и розой, а еще кунжутной халвой. Никогда не забуду, как это случилось в первый раз. Тогда я с испугу едва штаны не намочил.