Честь и бесчестие нации

— Да, искренние, — согласился я. — А вот теперь этот человек и устно и письменно поносит Ленина. Я согласен — человек имеет право на перемену взглядов, позиций, даже своей концепции мира. Но только при одном непременном условии: если это делается бескорыстно. А здесь?

С одной стороны, здесь перед нами то, что я назвал бы затянувшейся драмой девственного сознания. Наша пропаганда, а во многом и наше искусство долго рисовало Ленина похожим на уютного и добренького рождественского дедушку. И вот писатель жил в полной уверенности, что так оно и есть. Не задумывался о том, как совершаются революции, какие существуют пути и средства в борьбе за власть, что такое гражданская война. "А ведь мыслитель, сердцевед! И однако же, представьте, не задумывался и потому сохранил свою интеллектуальную девственность до 66 лет. А на 67-м попался ему в руки том Ленина, он его прочитал и пришел в ужас: Ильич-то, оказывается, бывал порой весьма суров, даже жесток и не слишком был озабочен тем, что скажут о нем потомки. Ай-я-яй!.. Ну действительно, в таком возрасте потерять заскорузлую девственность — это настоящая драма. В кошмарном состоянии души написал поэт статью о своей персональной драме и побежал с ней в журнал.

Тут одна сторона дела. Вторая состоит в том, что ведь прозрел-то поэт не когда-нибудь, а именно теперь, когда прозревать не только безопасно, но еще и очень выгодно. Иначе говоря, человек и не догадывается о существовании мужского отношения к истории…

Продолжая мысль о мужском отношении к истории, я прочитал с трибуны стихотворение "Партийный билет" того же Солоухина:

По Владимирке пыльной в суровые дниУходили не я и не мы, а они.

И жандармы, то грязь, то морозы кляня,Уводили на долгую смерть не меня,Подо мною в бою не убило коня.В паровозной утробе сожгли не меня,И когда эшелоны к Царицыну шли,Не глотал я макуху чернее земли.Я не падал в разводья

Кронштадтского льда.Я партийный билет получал не тогда.Трижды ранен, устал и насквозь пропылен,В Сталинграде не я подымал батальон.И не я, оборвав своей жизни полет,Захлебнуться заставил чужой пулемет.

Над могилой героя ночная звезда.Я партийный билет получал не тогда…

Давно никто не слышал таких стихов, и в зале как бы разлилось удивление: вот ведь, оказывается, как писали когда-то о партии! В напряженной тишине я продолжал:

Я сейчас получаю партийный билет.Коммунист умирает, но партия — нет!Снова фронт. Сталинград, Ангара и Узбой,На земле продолжается радостный бой.

[3]

"Вундеркинды" Бурлацкого

Федор Михайлович Бурлацкий очень любит мировую литературу. Да и кому ее любить, как не ему! Доктор юридических наук, профессор, народный депутат СССР, а главное — редактор "Литературной газеты", иначе сказать, хозяин "Свободной трибуны писателей". Совершенно свободной. В иных публикациях свободной даже от совести. Достаточно назвать "Поминки по советской литературе" Вик. Ерофеева.

Федор Михайлович называет себя "человеком европейской культуры". Это от скромности. Он имеет все основания называть себя человеком мировой культуры. Доктор Бурлацкий и сам с детства мечтал стать писателем, но не удалось — затянула увлекательная работа спичрайтера, то есть человека, который пишет речи, доклады и другие важные бумаги для начальства. Этому благородному виду деятельности доктор отдал почти двадцать лет своей жизни, дарованной ему небесами. Однако десятка два книг Бурлацкий все-таки написал и членом Союза писателей сделался. Теперь вот даже и "Литературная газета" в его руках.

В Издательстве политической литературы тиражом 200 тысяч экземпляров вышла новая книга Федора Михайловича (кажется, двадцать первая по счету) "Вожди и советники". Это мемуары. Ей предпослан леденящий кровь эпиграф из "Бориса Годунова" Пушкина:

И не уйдешь ты от суда мирского,Как не уйдешь от Божьего суда.

Автор адресует это грозное пророчество, разумеется, только персонажам своей книги — к Н. С. Хрущеву, Л. И. Брежневу, Ю. В. Андропову и другим "вождям", которым он составлял бумаги, но читатель вправе, конечно, толковать слова поэта расширительно, распространить их и на "советников", в частности на самого юриста-мемуариста, мысленно посадив его на скамью одного из указанных великим поэтом судов.